Эллен Фоллен - Порочные души

– Извините, мистер Карпентер. Ему пора кушать, – она встряхивает бутылочку, проверяет на тыльной стороне руки температуру смеси, надевает на ребенка подобие попоны и садится в кресло‐качалку. Сразу возникает образ валяющейся около него Энжел. Ее бледное осунувшееся лицо, вытянутая рука вдоль тела, опущенная голова и остекленевшие глаза. Так глупо расстаться с жизнью ради мимолетного удовольствия. Меня передергивает, и я подхожу к девушке, которая удивленно на меня смотрит, когда я указываю на новый диван.

– Пересядь, – выдергиваю из‐под ее тела деревянную мебель и волоку за собой в коридор. Перекидываю его через перила и сбрасываю кресло‐качалку с высоты в холл. Оно пролетает один этаж и с грохотом, отражающимся в стенах холла, разбивается на части, при этом разломав паркет. Сжимаю губы, ничто не должно напоминать о ней в этом доме. Я ненавижу свои обещания относительно ее и то, какой тварью она оказалась, предав собственного ребенка. Мне не хватает воздуха в легких, сердце ускоренно бьется, и я чувствую небольшое головокружение. Хватаюсь за деревянные перила, опускаю голову на согнутые в локтях руки и сосредотачиваюсь на вдохах и выдохах.

– С тобой все в порядке? – доносится снизу, я сразу получаю какой‐то толчок адреналина, раздражение тут же по новой накатывает на меня.

Я просто смотрю вниз, не говоря ни слова, на маленькую медовую блондинку, которая, широко раскрыв глаза, тревожно смотрит на меня. Удерживаю ее взгляд на себе, кладу подбородок на руки и просто наблюдаю. Откуда у такой как она – эта невинность в глазах, забота и уверенность в себе. Мне становится безумно интересно, что выйдет, если она останется здесь на определенный период. Пусть недолго. Но от простого присутствия ее рядом ощущение озноба переходит в огонь, разрастающийся в груди.

Она убирает свои длинные волосы на одну сторону, задерживает в них пальцы, и я ощущаю, как хотел бы их погладить и почувствовать, какие они на ощупь. Ее тело обладает каким‐то исключительным ароматом, если бы она могла молчать…

– Сумку мою спусти вниз, – мои брови приподнимаются, она все еще не знает, кто я. Хорошо это или плохо покажет время, но пока мне очень нравится эта игра.

Оглядываюсь по сторонам, и няня, которая уже покормила моего сына, выносит то, что ищет Эмерсон. Забираю ее и швыряю через перила прямо в девушку. Громко охнув, она едва не падает вместе со своими принадлежностями, но ловит их.

– Ты нормальный? – восклицает она. – Чуть не убил меня.

– А может, именно это я и хотел, – скептически отвечаю девушке, она отрицательно качает головой, берет свою сумку и раздраженно направляется к двери. – В следующий раз, когда приедешь, оденься как тогда в ночном клубе. Так будет проще залезть тебе под юбку, – на моем лице появляется кривая улыбка оттого, как она психует.

Я не знаю, что она там мне ответила, потому что лишняя информация теперь донеслась до моего отца и всей прислуги. Отец растерянно смотрит сначала вслед девушке, потом на кресло‐качалку и только потом на меня.

– И что это значит? – непонимающе спрашивает он.

– Кресло давно просилось выбросить его. А если ты по поводу девушки, хорошо, что подписывал не я, так как последний пункт уже нарушен. Мы в некотором роде знакомы, – отец поднимается по лестнице, пока внизу убирают то, что я разрушил. Он становится рядом со мной в такую же позу, как и я, затем смотрит вниз.

– Возможно, это последнее, что принадлежало матери твоего ребенка, – произносит он. – Несмотря на то, что произошло с ней, я благодарен Энжел. Тебе нужен был друг, который прошел все то же, что и ты. Это могло произойти и с тобой? – он обдумывает секунду, затем хлопает меня по напряженной ладони. – Я хочу другую жизнь для тебя. И мне до сих пор стыдно, что не пресек все, как только ты окунулся в мир наркотиков.

– Не стоит вспоминать прошлое, любое напоминание об Энжел вынуждает меня чувствовать себя еще большим дерьмом, чем я есть. Рейчел, парни… Все то, что я считал привычной жизнью, перестало быть важным. И даже спустя много лет так и не научился отличать нужное от негодного, – отвечаю ему задумчиво.

– Ты по поводу Эмерсон? Почему ты не думаешь, что первое мнение ошибочное? – спрашивает он меня.

– Потому что я сам уже сделал выводы о ней. И теперь восстановить равновесие будет сложнее, – я не могу говорить о тех ощущениях, которые она во мне вызывает, но думаю, отец и так все понял.

– Время покажет, – он выпрямляется. – Кстати, что будешь делать с пентхаусом на Мэдисон?

Об этом я еще не позаботился. В данный момент там абсолютный бардак. Время, которое я жил без Энж, не осталось незамеченным. В момент, когда мне стало плохо одному, я бежал оттуда. У человека должна быть берлога, угол, где он всегда может спрятаться от посторонних глаз, остаться один на один со своими мыслями и проблемами. Именно так я себе представляю это место.

– Надо отправить туда людей, чтобы вычистили свинарник. Я пока останусь здесь, – тру рукой место шрама на моей груди, там, где меня прооперировали, оставив без одного легкого.

– Я найду информацию о Эмерсон Саттон, постарайся сделать так, чтобы она задержалась в этом доме подольше, – мы расходимся по разным сторонам, я направляюсь в свою комнату, чтобы в который раз побыть одному.

Психолог в клинике была права, однажды мне понадобится еще раз пролежать на лечении и приобрести друга, человека, с которым я смогу делиться и разбавить свое никчемное существование. Взять все самое лучшее и постараться убить в себе тоску. Потому что нет ничего важнее живого общения, которого я, к несчастью, полностью лишен. И в этом вина и ошибка только моя и ничья больше.

Я отказала мистеру Карпентеру в предложении работать на него. Больше всего на свете мне не хочется постоянно находиться рядом с Хоуком. Если бы мы познакомились при иных обстоятельствах, возможно, все было бы иначе. С первого взгляда он не кажется выродком, которые встречались мне до этого. Конечно, он по‐мужски обаятельный и наглый, но мне кажется, все это защитная реакция, скорлупа, в которой он затаился. Разбираться в его проблемах нет никакого желания. Он вышвырнул предмет мебели с лестницы, кто так поступает? Псих? Однозначно. Нормальный человек просто избавится от этого, но не Хоук. Подавляю в себе улыбку. Эти взъерошенные волосы, прищуренные глаза и тяжелое дыхание. Будто он сдерживает в себе зверя, рвущегося наружу. Интересно, что будет, когда он сможет вырваться? Меня в нем отталкивает отношение, сила и напористость, с которой он действует. Он считает меня непонятно кем. Даже не задумываясь, что это причиняет боль.

– Снова сэндвич, – Трой усаживается рядом со мной, отодвигает пластиковый стул, – у меня скоро разовьется язва желудка.