Анна Владимирова - По праву зверя

Заполнять ее медленно оказалось крышесносно. Она сжималась, становясь невыносимо тесной, и терпение, казалось, рвало жилы и выворачивало от напряжения, но я не сдавался… Теперь это было важным, потому что где-то на задворках сознания уже трепыхалось что-то чуждое – чужие эмоции. Они уже били током собственные нервы, не позволяя делать то, что хотелось.

Когда я втиснулся полностью, она застонала.

– Тш, – сорвалось с губ, а в груди рванулся фейерверк восторга от ее всхлипа. Не могла сопротивляться, отвечала, хоть и пыталась вырваться, и это срывало последние предохранители. Когда я позволил себе все, даже не заметил. Пришел в себя мокрый и опустошенный сверху на ней, дрожащей и такой же выжатой досуха. Ее спина, тонкая и светлая, как проблеск солнечного луча в этом вечном мраке, была исполосована когтями. Это отрезвило и бросило в жгучее чувство вины. Повинуясь инстинкту, я нагнулся и лизнул набухшую бисеринами крови царапину, на что девчонка неожиданно резво дернулась из моих рук, подскочила и дала деру с кровати. Но уже у дверей ее ждал сюрприз – электронный замок.

– Мы – в тюрьме, – поднялся я и сел, глядя, как она дергает ручку и барабанит в механизм, отвечавший ей красным индикатором.

Наконец она обняла себя за плечи, пытаясь спрятаться, закрыться, а у меня в груди набух липкий комок злости. Только не понятно, на кого.

– Что… – прохрипела она, закашлялась, пытаясь что-то сказать. Я поднялся и прошел в ванную. Когда вернулся со стаканом воды, девчонка уже сидела на кровати в простыне. Новый вид мне не понравился, но я не стал выпускать клыки по этому поводу. Она и так была на грани.

– Пей, – протянул ей стакан.

Жадно его опустошив, она облизнула губы.

Я осторожно опустился рядом, невыносимо желая схватить и прижать к себе, заставить себя хотеть. Идиотизм инстинкта вырвал из груди хриплый смешок.

– Что смешного? – зыркнула она на меня зло, ежась.

– Мне не смешно, – качнул головой. – Как ты себя чувствуешь?

– Обычно я об этом спрашиваю, – усмехнулась она. – Зачем ты…

– У меня не было выбора. Так бывает. Ты – моя пара. Мы – в замкнутом пространстве. – Я врал. Или нет?

– Это теперь, – огляделась она, дрожа.

– А к кораблю ты уже привыкла?

Неожиданно говорить с ней стало важным. Мне нужно было ее «да». Я не хотел больше брать силой, так не может продолжаться постоянно.

– Потеря крови лишает контроля, – оправдывал себя. – Я не мог сопротивляться тогда. А потом стало поздно. Ты могла умереть.

Она тяжело дышала, облизывая губы и глядя мне в глаза.

– Что тебе нужно? – вдруг спросила абсолютно ровным голосом.

– Свобода.

– Это невозможно, – подняла она голову, глядя в потолок, но продолжая сжиматься в комок.

– С чего ты взяла? – прищурился я. Теперь она казалась маленькой и глупой, нуждающейся в заботе и тепле. Но в тепло она не собиралась, а я боялся сделать резкое движение.

– До сих пор что-то не освободился, – вернула на меня свой прямой пронизывающий взгляд.

– Сначала силы были неравны, потом отпало желание. Когда тебя фаршируют наркотой, наверное, тяжело оставаться собой. – Меньше всего хотелось вызывать к себе жалость, но взгляд ее смягчился. – Теперь у меня есть и силы и желание.

– Я думаю, нас не выпустят живыми, – плечи ее расслабились. Она откинулась на стенку, у которой стояла кровать, и подтянула к себе ноги. – Вас продадут. Меня… скинут в море.

– Как тебя занесло сюда? – Хотелось слушать ее. Чтобы говорила, дышала ровней, расслаблялась еще и еще. Чтобы стало можно дотянуться и погладить…

– Посулили практику, – передернула она плечами, будто сбрасывая мои пальцы. – У меня нет диплома, никто не возьмет в здравом уме. Выбраковка… – и она почему то опустила взгляд на свои руки, сжимающие простынь вокруг ног. Те еле заметно подрагивали.

Мы посидели в тишине, необъяснимо объединяющей.

– Мне нужно зализать царапины.

Она вскинула на меня прежний испуганный взгляд:

– Что?

– Если не зализать, останутся шрамы. А тебе еще жить и жить…

Я сказал это просто так, как само собой разумеющееся, но девчонка на меня так посмотрела, что я сразу понял – дал обещание. Ничего из сказанного друг другу не проходит бесследно, слова будто выжигаются на коже договором, который не нарушить. И подписались мы под ним оба кровью…

– Ты будешь жить. Обещаю.

– Что взамен? – перешла она к обязанностям сторон.

– Ты нужна мне.

– Надолго?

Я бы хотел обещать, что нет. Мне и самому было все это ни к чему. Так какая разница, кому еще на этом корабле я собрался врать ради свободы. Одной больше, одной меньше.

– Будем свободны – разойдемся, – и глазом не моргнул.

– А мы точно сможем? – Эти торги ее здорово отвлекали, даже щеки порозовели.

– Говоришь так, будто роль шлюхи для тебя привычная, – оскалился я.

– Да пошел ты! – зашипела она и взвилась, только намерение остаться в простыни ее подвело. Достаточно было поймать край ткани, в которую она замоталась, и добыча уже лежала у меня между ног, соблазнительно барахталась и шипела.

– Спокойно, – сел сверху, но куда там! Заерзала пуще прежнего, стимулируя лишь одно желание – трахнуть. Я рывком собрал волосы у нее на затылке и осторожно потянул на себя. Девчонка замерла, как кролик, гневно раздувая ноздри и шумно сопя. – Что же ты перестала договариваться? Начинала неплохо.

– Потому что с придурками не договориться! – прошипела она.

– Вот как? – усмехнулся. – А что же ты капитана вчера звала? – Я наклонился к шее и нагло лизнул, прикусывая в конце. Мысль, что она решила обаять капитана ради спасения, засела болючей занозой где-то глубоко.

– Не твое дело, – выдавила она, дрожа.

– Теперь – только мое. Вся ты – моя, – дразнил ее дыханием, точно зная – не может сопротивляться. Уже вся влажная и зовущая. Но трогать ее сейчас – разрушить попытку ее шага навстречу. – Не давай повода для ревности, буду убивать всех, кто решит устроить мне конкуренцию. Я – зверь, помнишь?

Она напряженно дернулась из рук, и я нехотя выпустил, заставив себя выдавить:

– Прости за «шлюху». Я сейчас далек от способности мыслить спокойно.

Она отскочила к краю, но тут щелкнул замок, и дверь открылась без стука. На пороге нарисовалась охрана. Понимание, что я могу устроить их безвременную кончину меньше, чем за минуту, на миг застлала глаза пеленой ярости. Но было не время.

– Отошел к стене, – ткнулось в мою сторону дуло. – Штаны надел и на выход.

Кое-как заставив себя взять в трясущиеся от ярости руки, я плавно выполнил приказ, чтобы охрана не нервничала. На запястьях сомкнулись наручники – ребята делали вид, или им и правда не сказали, что вчера я сорвал с петель крепления в медбоксе?