Ева Ночь - Тот, кто меня купил

– Ты хоть придставляиш, сколько это стоит? – кричит этот испанец грузинского рода на девушку и зло трёт лысую башку. – Да тибэ за сто лет столько ни заработать, безмозглая твая башька!

– Да не ломала я вашу скульптуру! – отчаянно спорит девчонка. – Во мне столько веса нет, чтобы на неё насесть. Она у вас там на соплях болталась, видать. Я всего лишь локтём зацепила немного – и оно рухнуло.

– Нэт, дарагая, прыдётся платить!

Сева разве что на стуле не подскакивает от возбуждения.

– Может, уже хватит пялиться? – снова взываю я к его гражданской совести. Но у Севы сей нужный в хозяйстве предмет отсутствует напрочь.

– Колоритная девочка, – он сейчас похож на кота, что охотится на птичек. – У Гены сейчас морда треснет от натуги, а она, гляди, спорит с ним, доказывает.

Я невольно меряю глазами официантку. Тёмненькая, худенькая, высокая. Ножки хороши. Она явно расстроена, но держится, не рыдает.

– Что, уже готов обаять и влюбить в себя девушку? – кривлю губы, глядя на Севу.

– Увы и ах, – вздыхает он судорожно. Видать, таки зацепила его официантка. – Там сейчас другое кино начнётся. Гена будет её по частям разбирать и собирать, а ей придётся ноги раздвигать по первому же требованию. Шутка ли: его великий шедевр развалили.

Я наблюдаю, как шипит сквозь зубы что-то хозяин ресторана и, видимо, делает гнусные намёки на отработку. И меня почему-то это бесит. Возможно, потому что меня в этом ресторане бесит всё, начиная с гадкого вина.

– Сколько стоит этот шедевр великого зодчества? – киваю на груду металлолома на полу.

Сева пожимает плечами, делает глоток из своего бокала, и я с наслаждением наблюдаю, как вытягивается его лицо: выплюнуть некультурно, глотнуть придётся. Так-то, попробуй и ты, чем потчует тебя твой испано-грузинский друг.

– Откуда я знаю, – закашливается он.

– Значит встань, пойди и узнай.

Сева намёков не понимает.

– Серьёзно? – взлетает вверх его мефистофельская бровь.

Это не помощник, а ходячая проблема. Всё сам, всё сам… Куда ни кинься.

– Послушайте, – делаю я знак рукой. Тон у меня такой, что игнорировать меня не получится. Да он и не посмеет. – Кажется, наш заказ запаздывает, а вы задерживаете нашу официантку.

– Нэт, нэт, – частит лысый ресторанный мачо, – эта ни ваша, ваша сийчас…

– Кажется, я ясно сказал? Это. Наша. Официантка, – произношу по слогам, чтобы дошло. – И мы ждём косидо по-мадридски.

– Да-да, господин Гинц, сийчас сдэлаим, господин Гинц, – кланяется он чуть ли не в пояс, и я смотрю, как блестит его лысина.

– Ты про цену серьёзно? – достаёт меня Сева, наблюдая, как семенит его Гена и тащит за собой девчонку.

– Узнай, сколько стоит эта дрянь, – бросаю салфетку на стол, – цену сбей до двух тысяч долларов – больше эта куча дерьма не стоит даже при величайшем слове в авангардизме, и скажи девчонке, что я заплачу за неё, но за это она поработает на меня.

– Серьёзно? – у Севы, наверное, фантазия закончилась. – А зачем она тебе нужна?

– Я женюсь на ней, – поправляю запонки в манжетах и одёргиваю пиджак. – А ты ещё раз выдашь своё идиотское «серьёзно?» – уволю.

Тая

– Ну ты, блин, даёшь! – бешено вращает глазами Синица. – Я думала, Падлыча на носилках вынесут с обширным инфарктом миокарда. Раздолбала его священную корову! Ты видела, видела? У него лысина багрового цвета была!

Олька медленно сползает от сдерживаемого хохота по стене. Смеяться сейчас нельзя. Если честно, мне не до смеха. Я пытаюсь умыться, вычесать пыль из волос и отчистить фирменное платье. За него Гена сдерёт три шкуры. Порча хозяйственного имущества.

О рухнувшей инсталляции я даже думать не хочу. С тоской прикидываю, сколько придётся пахать бесплатно и как выкрутиться без тех копеек, что я здесь зарабатываю. Не знаю, как Гена, а тётка меня со света сживёт. На эти деньги я питалась в университете, ездила в метро и покупала кое-что из вещей. Теперь на всём крест.

– Гена, надо поговорить, – слышу я незнакомый голос. Уверенный такой, деловой.

– Сэва, дарагой, нихаращо получилось. Господин Гинц ни захатэл ждат косидо? Пальчики аближеш, такой изысканный вкус. Савсем как в Испании. Ни атличиш.

– Попробую, попробую я твоё косидо, как только договоримся.

Синица ожесточённо машет руками на Ольку, та, закрыв рот обеими руками, испуганно замирает у стены, как мышь. Затаив дыхание, мы на цыпочках подкрадываемся к кабинету Гены Падлыча. Начало разговора, естественно, мы пропустили. Но то, что творится дальше, можно и не подслушивать: голос хозяина стены пробивает, как бронебойные снаряды.

– Ты смэрти маей хочеш, да? Эта символ маево рыстрана, а она его убила, да? Талысман разрушила, бэду накликала. Типер по миру пайду.

– Ой, да ладно, – посетитель лениво растягивает слова. Чувствуется: иронизирует. Если не сказать хуже. – Что ты так по этой рухляди убиваешься? Символ, талисман… ерунда это всё, ты ж взрослый мужик, Гена. Ну, что ты сейчас несёшь? Ей цена пять копеек в базарный день. Между прочим, ты Гинца своим ором расстроил. Девушку зря обидел. Триста долларов за эту кучу мусора никто не даст.

– Э-э-э, Сэва, какой трыста? Две тысячи заплатил. Сам Бэйкин ваял, дызайнер мирового уровня. В Парыже выставка проходит. Успэх бешеный. Типер я его ни угаварю новый шыдевр сваять.

– Пятьсот. В дань уважения к мировому светилу.

– Дыве! Дыве тисячи!

Они торговались истово, но по-разному. Падлыч рвал на лысине волоса – образно выражаясь, незнакомец Сева продолжал отстреливаться лениво, словно точно знал, что в какой-то момент Гена сдастся, а все его «сваэй русской мамай клянус» не более, чем горячая испанская (как он без конца подчёркивал) кровь, из которой тянулись добротные грузинские корни. Хотя с натяжкой Гена бы и за испанца сошёл. С его-то носом, жгуче-чёрными глазами и темпераментом.

– Ах, какой мужчина! – шепчет почти одними губами Линка. Естественно, она не Геной восхищается, а вторым заядлым торгашом. – Совершеннейший вынос мозга, видела?

Ничего я не видела. Как-то не до того было, чтобы рассматривать. Я на руки, виски и профиль «объекта» пялилась, пока подо мной Росинант с Дон Кихотом не грохнулся. Ну, сидел какой-то рядом. Блондин, кажется. Но это не точно. Меня и сейчас несколько иные материи волнуют.

Чувствую, как шевелятся на затылке волосы. Дыбом встают. Эти двое за дверью уже до тысячи долларов дошли. И как-то нехорошо мне. Неспокойно. С какого перепугу чужой мужик мой «долг» перед «родиной» оплачивает? Ведь не от большой любви к альтруизму. Судя по тому, как они с Геной Павловичем сцепились, на доброго самаритянина этот мистер Икс не тянет ни на копейку.

Кажется, они по рукам ударили. Синица хватает меня за руку – и мы стремительно делаем ноги. На цыпочках, чтобы каблуками не цокать по паркету. Но звук всё равно прорывается – чпок-чпок, словно кошка когтями постукивает.