Тати Блэк - Изгой. Истерзанные крылья

В те редкие мгновения, когда я позволял себе отвлечься от основной цели, меня поражал вид того, что человек способен создать собственными руками. Многочисленные башни причудливых форм, тюрьмы, похожие на дворцы, и величественные купола церквей – всё это было так непохоже на мир, откуда я пришел.

Шезгарт – мрачный мир тумана и вулканов, был прекрасен в своей строгой, первозданной красоте. Разнообразные расы, населявшие его, не смели соперничать с богами в великолепии того, что те дали им при сотворении мира. У людей же всё было с точностью до наоборот.

Жители Земли считали себя всемогущими. Они придумали кучу затейливых машин и приборов, которых не было у нас, шезгартцев, но не стали от этого счастливее. Они пытались упростить свою жизнь, но вместо этого лишь усложняли её. Они строили церкви, чтобы сквозь глухие стены говорить с Богом, вместо того, чтобы обращаться к небесам в открытую. Чаще всего люди поднимали глаза к небу только для того, чтобы проклясть его за надоедливый дождь или чрезмерно яркое солнце. Они перестали быть благодарными за простую возможность жить. Но именно их эгоистичная невнимательность и позволяла мне сейчас оставаться незамеченным, сливаясь с остроконечным шпилем часовни Сент-Шапель, откуда я терпеливо наблюдал за одиноким светом в одном из окон первого этажа в доме на бульваре Пале.

Сегодня она задержалась здесь дольше обычного. Острым взором, способным прекрасно видеть даже с очень дальнего расстояния, я неотрывно следил за низко склоненной над столом головой. Что такого нашла она в этой книге, что не могла оторваться уже несколько часов? Я поймал себя на том, что невольно испытываю интерес. Это было необычно. Я так давно подавил в себе любые чувства, что считал, что уже и не способен на них вовсе. В какой-то момент я превратился из активного участника жизни в её созерцателя. Я делал то, что должно, и почти не позволял себе думать о том, что желал бы делать, если бы имел такую возможность.

Конечно, придя в этот мир в качестве одного из айранитов – элитных воинов, с детства заточенных на то, чтобы служить другим, я уже не имел свободы выбора. Я ел по расписанию, жил по расписанию, наверное, даже дышал по расписанию. Меня учили беспрекословно подчиняться чужим приказам, учили быть верным псом, учили не иметь собственного мнения. Последнее я усвоил далеко не сразу, за что в итоге и получил жестокий урок.

Мир айранитов и устои, по которым мы живём, не прощают никаких – даже самых мелких – ошибок. Не дают второго шанса. Не знают жалости и пощады. И ты либо быстро усваиваешь эти простые истины, либо становишься тем, кем я в итоге и стал. Изгоем.

Хотя судьба, в конце концов, оказалась ко мне добра в тот день, когда я встретил на пути своего нынешнего хозяина – Морхира, одного из самых могущественных князей фейри. Именно по его приказу я прижимался сейчас к холодному мрамору капеллы, наблюдая за той, что стала смыслом моего пребывания на Земле.

Наконец свет в огне погас. Я мягко спланировал на землю и затаился за углом здания. Женская фигура выпорхнула наружу и нерешительно замерла на пороге, словно колеблясь, стоит ли выходить на улицу в такой дождь. Я ждал. В конце концов, девушка достала зонт и направилась в мою сторону. Я едва успел переместиться к зданию через дорогу прежде, чем она могла бы меня заметить.

Остановилась. Огляделась. Неужто уловила что-то? Нет, тряхнула головой и пошла дальше. Я перевел дух и тёмной бесшумной тенью последовал за ней хорошо знакомым маршрутом. С бульвара Пале повернуть на Рю де Люпес. Потом – направо и по Сите до поворота на Парви Нотр-Дам. А дальше – пара шагов и вот он, шестиэтажный дом из светлого кирпича с ажурными балкончиками на пересечении Рю д'Арколь и Рю Дю Клуатр Нотр-Дам.

Я дождался, когда она войдёт в дом, и поднялся на крышу серого здания напротив. Отсюда было прекрасно видно все, что происходило в её маленькой квартирке. Свесив ноги, я ждал привычного ритуала. Переодевание, ужин, неизменная книга перед сном. Все так привычно и обыденно, что казалось, будто между мной и ею существует свой, отдельный мир, где всё идёт своим чередом, не сбиваясь с заложенного ритма, и где всегда уютно и тепло.

Конечно, это всего лишь глупая иллюзия. Но иногда мне нравилось думать о ней так. Хотя я и не имел на этого никакого права. У меня, сторожевого пса князя, в общем-то, вообще никаких прав не было. Но никто не мог запретить мне думать. Мои мысли – последнее, что принадлежало только мне одному, ибо даже тело моё являлось чужой собственностью. Но в мыслях… о, в них я мог делать то, чего никогда не случится со мной наяву. И это приносило мне пусть и эфемерное, но все же утешение.

Стоп. Достаточно. Прочь опасные размышления, притупляющие бдительность. Морхир не посвящал меня в подробности того, почему я не должен спускать с девушки глаз, но я и сам понимал – у него наверняка были на это очень весомые причины, пусть мне и неизвестные. Да это было и не мое дело. Мое дело – защищать собой, как щитом, ту, которую мне поручили. Но отчего-то с каждым днём наблюдения за ней становилось все сложнее быть отстраненным зрителем. Бесчувственным монстром, созданным лишь для сокрушения врагов своего хозяина.

Не отрывая глаз от окон квартиры, я заметил, что сегодня что-то было не так. Не сменив одежду, она сразу прошла на кухню и села за стол. Говоря себе, что просто должен убедиться, что все в порядке, я переместился на её балкон. Вжался в стену, сливаясь с тенями там, куда не падал свет желтоглазого фонаря.

Она читала. На столе стояла почти нетронутая чашка с темной жидкостью. Глаза девушки быстро, с голодной жадностью бегали по строчкам книги, облачённой в солидный коричневый переплет.

Я знал её имя. Эстель. Звёздная. Но думая о ней, следя за ней, старался оставлять ее в своих мыслях обезличенной, словно мог таким образом удержать между нами необходимую дистанцию.

Внезапно девушка поднялась и, прихватив с собой книгу, вышла из кухни. Дом погрузился в темноту. Я проследил за ней взглядом и собирался было вернуться на крышу соседнего дома, думая, что она ложится спать. Но ошибся.

В неверном свете фонаря она продолжала читать. Потом вдруг взяла в руки краски и принялась водить пальцами по холсту. В полной темноте. Словно вот так, посредством одних лишь тактильных ощущений, могла прочувствовать все острее. Я стоял и не в силах был оторвать глаз от ее рук, порхающих по бумаге. Странно, но её лёгкие прикосновения я ощущал так, будто она касалась моей обнаженной кожи, а не бездушного полотна.

Когда девушка закончила и включила лампу, чтобы рассмотреть своё творение, я невольно подался ближе, влекомый желанием узнать, что сподвигло её взяться за краски в столь поздний час.