Алёна Нефёдова - Седьмая вода

– Поеду в больницу.

– Как мама?

– Пока никаких новостей. К ней не пускают, но я все равно поеду. Хоть побуду просто там, поближе. – Тоска и страх опять стиснули сердце как в кулаке.

– Ладно, мне нужно бежать, Лиса моя, – вздохнул Кирилл.

– Давай. Не опаздывай! – Я села на постели.

– Ли-и-и-ис?

– Что, Кирюша?

– Ты ведь вернешься? – Снова этот вопрос.

В одной фразе признание того, как нужны мы друг другу, и это согревает меня, даря знание, что есть у меня в этой жизни то, что никогда, надеюсь, не изменится. И в то же время это тревожит меня. Не знаю уж почему.

– Конечно, вернусь.

Мои долгие и навязчивые уговоры все же принесли свои плоды, и пожилая санитарка с широким веснушчатым лицом и доброй улыбкой сунула мне в руки халат, тревожно оглядывая опустевший ненадолго больничный коридор.

– Только разок глянуть, дорогая, а то мне попадет, – шепотом сказала она, и я молча старательно закивала.

Знаком она показала мне идти за ней и, подойдя к одной из дверей, открыла, останавливая меня на пороге.

– Дальше не ходи. Нельзя, пойми.

В палате стояли две кровати у противоположных стен. Мои глаза метались между двумя женщинами, лежащими на них. В первый момент я просто не могла даже узнать маму. Кожа на ее сильно осунувшемся лице была пугающего желтоватого оттенка и словно туго натянута, делая черты лица почти неузнаваемыми. Сердце сжалось так сильно, что я невольно схватилась за косяк. Не могла оторваться от этого такого родного, но при этом совершенно незнакомого лица, лишь краем сознания отмечая все провода и трубки, опутывавшие маму. Судорожный всхлип вырвался из меня, хоть я и обещала себе не сметь плакать, боясь накликать еще большую беду.

Какой-то звук привлек внимание санитарки, и она настойчиво потянула меня, закрывая перед носом дверь, пока мои глаза цеплялись за видение неподвижно лежащей мамы.

– Идем, милая, идем. Все хорошо будет. У нее прогнозы хорошие, доктор говорит, я сама слышала. – Женщина мягко, но настойчиво толкала меня к выходу из отделения.

Опомнившись и проглотив ком в горле, я попыталась сунуть деньги ей в карман халата. Но она крепко взяла меня за кисть, останавливая.

– Не надо, милая. Твой отец и так нас только что золотом не осыпает, лишь бы мы глаз с мамы твоей не спускали. Ох и любит он ее. Ей-богу, столько лет в больнице работаю, но никогда не видела, чтобы и молодые мужики так по женам-то убивались, а тут в возрасте вроде… Брат-то твой еле сумел его вчера забрать домой, а то он готов был и ночевать остаться прямо под дверями отделения. Такой большой, сильный мужик, а трясло всего, и белый был, как стена. Наш доктор уже боялся, как бы его рядом в кардиологию определять не пришлось. Так что ты не волнуйся, – решительно сказала она. – Зарплаты у нас небольшие, но мы же не хапуги, в самом-то деле.

Может, мне и хотелось бы сказать, что Максим Григорьевич мне не отец, но, думаю, это сейчас совсем неважно.

Выходя из больницы, я четко знала только одно – у меня нет ни сил, ни желания идти домой. Да и не был этот дом моим. Даром что прожила там столько лет. Дом – это место, где чувствуешь себя защищенной, в безопасности, куда можно вернуться откуда угодно в каком угодно настроении и не заставлять себя делать лицо или держать спину ровно и ожидать в любой момент гадкой подколки или мелкой и не очень пакости. Та единственная точка во всей Вселенной, где можно просто быть собой, не скрывая своих чувств и эмоций. Моим домом стал Кирилл. Без его ласковых, но сильных рук я чувствовала себя беспомощным подростком. Опять. Как много лет назад. Или потерянной в жизни юной девушкой, которая в одну сумасшедшую ночь потеряла веру в любовь мужчины и в дружбу и, в приступе гнева и отчаяния и желая в ответ причинить боль, совершила такую глупость, после которой оставаться дома больше было невозможно.

Неспешно бредя по извилистым улочкам, я бездумно скользила взглядом по табличкам с названиями улиц и номерами домов и в какой-то момент поймала себя на том, что невольно напеваю старую песенку Антонова – наименования были точно как в модном тридцать лет назад советском шлягере: Абрикосовая, Виноградная, Широкая, переулок Узкий… Вдыхая аромат буйно цветущей вишни, вспомнила свой разговор с Кириллом, жаловавшимся на мерзкую столичную слякоть, сменяющуюся ночным заморозком. Он с тоской смотрел на то, как я одевалась в дорогу, так привычно мною любуясь и говоря, как будет мерзнуть без жаркого женского тела под боком в такую промозглую погоду. Возможно, кто-то бы и мог сказать, что, оставляя Кирилла одного, я рискую, но я не волновалась. Точно знаю, что моего места рядом с ним никто не займет. Как и его рядом со мной.

Наконец я спустилась к самому морю. В детстве, гоняя на велике везде, где только можно было, я еще совсем мелкой девчонкой облазила весь Зеленый Мыс, с которого так хорошо были видны вся бухта, городская набережная и самый центр моего небольшого любимого городка. Сейчас самое время наслаждаться здесь тишиной и покоем. В сезон наедут отдыхающие со всей страны, и о спокойном отдыхе можно будет забыть до середины сентября: круглосуточные «ЧОрнИе глаза» и «КайфуИм» будут литься из всех динамиков каждой летней кафешки, смешиваясь с ароматами жарящихся на мангалах шашлыков и вкусом морской воды на губах.

Легко спрыгивая с камня на камень и стараясь не замочить ноги в ластящихся волнах, я добралась до своего любимого тайного местечка и не удержалась от громкого стона разочарования: ушлые арендаторы и здесь успели поставить какую-то халабуду с признаками общепита. Ну, халабудой, конечно, назвала эту уютную кафешку только от бессильной злости – на самом деле заведение выглядело очень… стильно и загадочно, пожалуй, другие определения тут трудно было подобрать: почти крошечное помещение, больше похожее на пещерку, всего на пять-шесть круглых кованых столиков, напомнивших мне средиземноморские ресторанчики, на таких же тяжелых кованых стульчиках – яркие вышитые подушечки, пол выложен цветной мозаикой, рядом с кафешкой – огромный навес с длинными лавками и столбиками с крючками непонятного назначения. И еще пахло нереально вкусным кофе – натуральным, явно сваренным на песке по-восточному. Подойдя поближе, увидела совершенно нетипичную для нашей местности компанию молодых людей, на столике только чашки с чаем и кофе, ароматные сухофрукты, минералка и куча плиток шоколада: черного, белого, молочного. Мальчишки и девчонки одеты в умопомрачительно яркую одежду, от которой рябило в глазах. Один из ребят обернулся, и я с удивлением поняла, что не так уж и молод этот бритый под ноль «мальчик» – лет тридцать пять, не меньше. Он вытаращился на меня, потом покрутил головой, явно оглядываясь на тропинку, ведущую к кафе с другой стороны, и наконец произнес: