Дмитрий Соколов - Мединститут

Булгаков, третий год работая во 2-й хирургии, находил это выгодным, подрабатывая к «степухе» и осваиваясь в коллективе. С обязанностями постовой медсестры он справлялся играючись, всегда готов был «подмениться» и взять лишнюю ночь или суточки, не гнушался клизмить и перестилать больных за 30% «санитарских». Старшуха (старшая медсестра) и все немногие сестрички обоих постов в нём души не чаяли. Но с приходом Антона сюда в качестве клинического субординатора, начались некоторые проблемы. Медсёстры привыкли видеть в нём равного себе и не упускали возможности при случае «подколоть» будущего хирурга. Любое распоряжение они воспринимали в штыки и очень неохотно выполняли.

Пока Нина, тщательно перекроенный и пригнанный халат которой очень выгодно подчёркивал округлости её фигуры, болтала с процедурной сестрой, открывала сейф, брала промедол, набирала в шприц и колола больной, Антон успел найти и подогнать к палате свободную каталку. Закусившую губу Леонтьеву раздели (комсомолец с седьмого класса, Антон неприязненно заметил на её шее новый, большой, золочёный крестик на шнурочке), погрузили на каталку, укрыли и повезли в операционную.

Операционные 2-й хирургии занимали по площади примерно столько же, сколько и всё остальное отделение с постами и палатами. Собственно операционных, больших кафельных зала на четыре стола, было два – плановый и ургентный. Сопутствующих же помещений было гораздо больше – предоперационные со многими умывальниками, с тазами с раствором нашатырного спирта и хлоргексидина для мытья рук хирурга, материальные с наборами изношенных, но чистых костюмов, бахил и белья, раздевалки – мужская и женская врачебные, сестринская раздевалка, сестринская комната, кабинет старшей сестры оперблока, курилка, помещения для записи протоколов операций и хранения операционных журналов, туалеты, столовая оперблока, наркозная, инструменталка для хранения запасного инструментария и ещё столько же мелких подсобок, каморок и кладовок.

Это был очень мощный блок, подобный цеху завода-гиганта, и работал он обычно на полную нагрузку. Вторник и четверг считались плановыми операционными днями. Работа, то есть операции на органах брюшной полости, грыжесечения и удаления варикозных вен, велись на всех четырёх столах, иногда в две смены, иной раз затягиваясь до глубокого вечера.

Ургентные операции делались круглосуточно.

Одев бахилы и маски, Антон с Ниной вкатили Леонтьеву в зал, где на двух столах уже лежали больные, вокруг которых суетился анестезиологический и хирургический персонал и студенты. Подъехали к третьему, возле которого уже скучали анестезиолог с анестезисткой, переложили больную. Укол промедола уже «дал по шарам» Марине Владимировне. Толстушка умостилась на маленьком для неё столе довольно спокойно, тайком поцеловала крестик, отдала обе руки анестезиологу, и предоставила судьбу создателю.

После этого сестра с пустой каталкой удалилась, а Антон остался.

Установив стол в необходимое положение и прификсировав на всякий случай оперируемую, он отправился «мыться», то есть хорошенько драить руки щётками с мылом под струёй воды, затем держать их три минуты в обеззараживающем растворе.

Появившись снова с блестящими, мокрыми от хлоргексидина руками, воздетыми кверху, блестящими глазами и очень суровым, взрослым лицом, почти закрытым марлевой маской, Булгаков принял от операционной медсестры стерильную салфетку, тщательно вытер руки и начал облачаться в стерильный халат. Анестезиолог уже заинтубировал больную и подключил к аппарату искусственной вентиляции.

К столу стянулись несколько студентов-пятикурсников, с ними был и Ваня Агеев, так и не нашедший себе сегодня применения. Они собирались присутствовать на операции. Первый ассистент не обратил на них никакого внимания, спросил у анестезиолога разрешения «мазаться». Тот кивнул. Антон взял у медсестры корнцанг с зажатой в нём стерильной салфеткой, вымоченной антисептиком, и начал широко обрабатывать белый, гладкий, слегка колышущийся женский живот.

На соседнем столе уже приступили к операции доктор Пашков и его ассистент доктор Корниенко. Они оперировали варикозные вены на ногах женщины. Операция считалась несложной, и «вены» обычно подавались во вторую очередь. Но бывали и исключения. Больная была очень хорошей знакомой обоих врачей и работала где-то в торговле.

Из предоперационной раздался громкий характерный говор Гаприндашвили. Не говорить он не мог, и, где бы Гиви Георгиевич не появлялся, его было сначала слышно, потом видно. Так и здесь, помывшись и что-то выговорив старшей медсестре оперблока (Гаприндашвили по совместительству выполнял обязанности зав. оперблоком. Обязанностей было очень много, эта «служба» требовало неусыпного наблюдения, но он справлялся. За оперблок ему отдельно не платили, и должность была, так сказать, почётной, но дармовой), пошутив с моющимися в соседнем тазике хирургами, что-то «сэксуальное» сказав молоденькой, только устроившейся на работу медсестричке, гавкнув как следует на каких-то студентов, нарушавших «асэптику», массивный грузин появился в операционной.

– Всэ здравствуйте, – громко сказал он и подошёл к своей операционной медсестре. – Задэржался немного, дэл куча. Давай, Вера, быстрее, врэмя- дэнги. И ещё какие…

Вытерев свои волосатые руки и облачившись в халат, Гаприндашвили натянул резиновые перчатки на пухлые кисти и исчез в массе людей, окруживших его стол. Резекция желудка считалась сложной и показательной операцией, посмотреть на которую всегда стекалось множество народа. Антон израсходовал один «квач», стряхнул сухую салфетку в таз и ухватил у медсестры новую. Операционное поле требовалось обрабатывать троекратно.

– Кто распорядился подавать больную? – услышал он и обернулся.

К столу подходил клинический ординатор Горевалов с не предвещавшим ничего хорошего выражением верхней части лица (нижняя, как и у всех в операционной, была скрыта маской). Руки его блестели от антисептика, Пётр Егорович только что помылся.

– Я спрашиваю – кто? – он встал рядом, принял от медсестры салфетку и негодующе посмотрел на Антона.

– Ло…– перехватило у того от неожиданности дыхание, и он закашлялся в маску.

Пётр Егорович посмотрел ещё суровее. Он был настолько же сердит, насколько молод.

– Ломоносов Виктор Иванович, – постарался сохранить спокойствие Булгаков. Ответил он намеренно тихо, так, чтобы ординатору пришлось вслушаться. – Его распоряжение.

– Палатный врач – я. Почему мне не доложился? Моя больная! Тебя субординации не учили?

– Забыл, – Антон во что бы то ни стало решил не смигнуть и не отводить взгляд.