София Кульбицкая - Во мраке ощущений. Герцогство Венниратское: книга II

Как-то раз, когда он только-только выехал от Фрисеон, поднялся такой шквальный ветер, что чуть не сбил с ног его старика Ларда. Пиорок даже подумал, не вернуться ли назад; но госпожа Ларриск в последнее время была с ним даже ласковее, чем госпожа Фирсеон, и ему было жаль терять вечер. Пиорок пришпорил коня и храбро двинулся вперёд.

Это было ошибкой. Ветер так и не прекратился; зато спустя пять минут поднялась страшная метель и Пиорок совсем перестал понимать, где находится. В довершение беды, начинало темнеть. Старый Лард тревожно ржал и отказывался идти против ветра. Но ветер был везде. В отчаянии Пиорок решил ехать куда глаза глядят, пока не найдёт хоть какое-нибудь пристанище.

Очень может быть, что оно обнаружилось бы совсем рядом; но ничего не было видно. Пиорок чувствовал, что с каждой секундой всё больше замерзает. Мелкий, колючий снег запорошил ему глаза, набился в рукава и под воротник. Лард, как опоенный, кружил вокруг своей оси. – Помогите! – попытался крикнуть Пиорок непослушными губами, но налетевший порыв ветра мгновенно унес его слова, так что он даже сам их не услышал.

Это было последним, что он помнит. Что было с ним в последующие несколько часов, не знает, наверное, даже его верный Лард. Вероятно, он всё-таки потерял сознание. А потом…

Потом он очнулся.

Пиорок очнулся и открыл глаза.

Впрочем, он тут же закрыл их обратно. Он успел понять одно: он не дома и не у друзей. Вся эта роскошная мебель, дорогие скульптуры и гобелены были ему абсолютно незнакомы. Но он чувствовал себя ещё слишком слабым, чтобы разгадывать такие загадки.

Поэтому он закрыл глаза и сосредоточился на телесных ощущениях. Те были разнородны. Лежал он в мягкой постели, телу было хорошо, тепло и приятно. Дурманящий аромат восточных благовоний нежно щекотал обоняние. Немного пощипывало кончики ушей – видимо, обморозил. Но когда он решился выпростать руку из-под одеяла и потрогать там, оказалось, что и больные участки покрыты какой-то душистой мазью то ли бальзамом. Кто-то, ему неизвестный, любовно о нём позаботился.

У Пиорока из-под закрытых век потекли слёзы – по вискам, на волосы, на подушку. Он давно отвык от такой заботы.

Ему даже пришло в голову, что, может статься, всё это, ощущаемое так явственно и реально – лишь иллюзия, наваждение врага рода человеческого. А на самом деле он, возможно, доживает сейчас последние свои минуты, без памяти валяясь в каком-нибудь овраге, занесённый снегом. Пиорок испугался и решил, что надо хорошенько подвигаться, чтобы проснуться и спасти свою жизнь.

Но шевелиться не хотелось. Да и вообще, если это и была смерть, то она была так сладка, что лучшей и желать было незачем. А, припомнив всю свою жизнь и цепочку обстоятельств, приведшую его к нынешнему мгновению, Пиорок окончательно сказал себе, что эта постылая реальность не стоит того, чтобы в неё возвращаться.

Кажется, он снова задремал, во всяком случае, после не смог бы вспомнить, сколько пролежал так. Внезапно какой-то резкий звук вывел его из забытья. Он испуганно открыл глаза – да так и не смог закрыть их, ошарашенный зрелищем, которое уже никак не могло быть галлюцинацией. Ведь человеку не может присниться то, подобного чему он никогда не видел?!

Он был всё в той же комнате, но уже не один. Два слуги-мавра входили в неё: один нёс большой хрустальный фиал с розовой водой, другой – стопку тончайших полотенец. Пиорок, с которого слетели последние остатки сна, со страхом следил, как они к нему приближаются. Наконец, первый мавр поставил принесённое на прикроватный малахитовый столик и сам опустился рядом с ним на колени.

– Где я? – осмелился выговорить Пиорок. Но мавр только улыбнулся, обнажив крупные белоснежные зубы, и покачал головой. Он не понял вопроса.

Вслед за этим он взял у своего собрата полотенце, смочил его розовой водой – и принялся нежно, осторожно протирать Пиороку лоб и щёки. Тот не протестовал, парализованный изумлением и страхом. Впрочем, в прикосновениях мавра вовсе не было ничего неприятного; Пиорок даже сказал бы, что его пальцы были куда более чуткими, чем у большинства знакомых ему дам.

Закончив с лицом, он без спросу откинул одеяло – и начал теми же аккуратными, ласкающими движениями обтирать всё тело Пиорока. (Тут-то бедняга и обнаружил, что лежит в постели совершенно голым). Он обтер его спереди и сзади, сверху и снизу, вплоть до подмышек и пальцев ног, – словом, не было бы преувеличением сказать, что к концу процедуры на Пиороке не осталось ни одного неопрятного места. Это необычное ощущение душистой, розовой чистоты Пиороку даже понравилось бы – если бы не всё тот же мучивший его страх неизвестности.

– Где я? – снова попытался он, на сей раз сопроводив свой вопрос жестами. Безрезультатно. Сделав своё дело, мавры столь же безмолвно удалились, захватив с собой весь свой нехитрый багаж.

От нечего делать Пиорок начал разглядывать комнату. Она поражала ослепительной роскошью. Всё здесь – от мебели до потолочной росписи, от каминных скульптур до гобеленов – было сделано по высшему разряду. (Долгие годы, проведённые в чужих гостиных, научили Пиорока разбираться в предметах интерьера).

Он попытался логическим путём выяснить, куда же попал. Но ничего не получалось. Ни один из его знакомых – ни того, ни другого пола – не мог быть владельцем всего этого великолепия. Даже замок великого герцога Венниратского, где он, впрочем, бывал не раз, был оформлен в более грубом стиле.

Пиорок мог поклясться только в одном: хозяйка этой удивительной комнаты – женщина. И не просто женщина, а со зрелым, утончённым вкусом. Это ощущалось в каждой детали. Он сам не понимал, почему это его так пугает – вместо того, чтобы успокаивать.

Пока он размышлял в таком духе, дверь снова отворилась – и очередной слуга (уже, слава Небесам, вполне европейского вида) внёс и поставил перед ним изысканный ужин – кусочки утки в брусничном соусе, паштет и несколько сортов сыра; в глиняном кувшине дышало, судя по аромату, старое, хорошего урожая венниратское. Помимо своей воли Пиорок ощутил, как его рот наполнился голодной слюной.

Но сейчас ему было не до того. Сверкнувшая в мозгу надежда заставила его забыть о голоде:

– Стой! – крикнул он, видя, что слуга закончил расставлять ужин и вот-вот удалится вслед за маврами.

К его приятному удивлению, тот и впрямь остановился – и даже склонился перед ним в раболепной позе. Это говорило о том, что он-то, по крайней мере, хотя бы понимает человеческую речь. Пиорок, наконец, ощутил себя хозяином положения.

– Где я? – рявкнул он, стараясь грозно глядеть на слугу. – Чей ты?

Слуга, не отвечая, склонился ещё ниже; Пиорок даже заподозрил, что это был самый низкий поклон, на который тот был способен. При этом он ещё и ухитрялся лицемерно улыбаться.