Лина Мур - Исповедь Босса. Серия «Ромарис»

Выскочив на грязную улицу, покупаю себе еду навынос и возвращаюсь в отель. На всякий случай пишу секретарю, что со мной всё хорошо, и мы, наверное, просто разминулись. Пробки в Нью-Йорке ужасные, мы ехали два с половиной часа до этого отеля, так что я прекрасно понимаю, что всегда есть объяснение случившемуся.

Неожиданно в коридоре раздаётся грохот. Жуя картошку, поднимаюсь со стула и озадаченно подхожу к двери. Топот ног. Наверное, это нормально. Это же дешёвая гостиница, кто-то выпил лишнего…

Дверь, чуть не прибив меня, отлетает в сторону. Охая, отскакиваю и прикрываю рот рукой. С ужасом распахиваю глаза, когда несколько мужчин в чёрных костюмах и масках без приглашения вваливаются в мой номер. Я даже не успеваю закричать или возмутиться такому поведению, как один из них оказывается напротив меня, и шею пронзает боль, моментально бросая меня в темноту…

Тяжёлое дыхание срывается с моих иссушенных и покусанных губ. Голова гудит от боли. Темнота. Одна темнота вокруг.

Не знаю, сколько прошло времени с того момента, как те страшные люди ворвались в мой номер.

Не знаю, как долго я здесь нахожусь.

Не знаю, где я нахожусь.

Паника. Страх. Недоедание. Боль. Вонь. Слабость.

Это всё, что я знаю.

Я поняла, что оказалась здесь, в этом месте, как только открыла глаза. Хотя даже это было делать сложно. Тело не подчинялось мне. Оно было приковано к металлу. Темнота. Я только её и видела. Кандалы, сковывающие движения. Цепь. Лишь одно нижнее бельё на мне. Кричать бесполезно. Думать невозможно. Просто страшно. Это чувство не изменилось, когда из темноты раздался мужской голос. Он был сухим, обычным. Человек, прекрасно изъясняющийся на английском, сказал, что мне лучше сотрудничать с ними, иначе будет хуже. Меня постоянно клонило в сон, но с каждым пробуждением я всё же надеялась, что кошмар исчезнет. Нет. Остался. Мочиться под себя. Стыдиться этого. Я вся была связана. Порой я даже не чувствовала себя человеком, и голод давал о себе знать. Он сжимал желудок, вынуждая меня рвать желчью и стонать. Ни воды. Ни еды. Ничего. Абсолютная темнота.

Этот человек вернулся. Сквозь моё помутнённое, измученное сознание, я услышала лязг металла, а потом скрип открываемой двери. Клетка? Тюрьма? За что? Я не понимала.

Мне светили фонарём в лицо, и я безвольно позволяла трогать себя, изучать. Хватать мой подбородок. Кажется, я умирала от обезвоживания и голода. Не кажется… а потом он принёс еду. Нет, объедки. И было всё равно. Щупала пальцами миску и ела, давясь слезами. И затем вновь тишина и темнота. Сознание возвращалось, но думать всё равно было сложно. Слишком сложно. Мне дали минимум для поддержания жизни.

Кандалы пропали, и я отползла в угол, забившись туда, шепча всевозможные молитвы. Смех. Издевательство над этим. Мужчина был где-то далеко, разговаривая со мной. Нет. Это был его монолог. Он говорил, что теперь я принадлежу ему. Меня продали за хорошие деньги. Очень хорошие. Моя внешность и происхождение именно то, что хочет его клиент. И я соглашусь на все условия, иначе моей семье будет очень плохо. Мало того, я умру, и они тоже.

Не такая я и дура, чтобы не догадаться, что никакой шикарной работы не было, и всё это просто пыль, пущенная в глаза. Потратить несколько тысяч против миллиона. Всё вставало на свои места. Я сотню раз слышала о подобном, но никогда не предполагала, что сама попаду в эту ловушку.

И вот теперь, касаясь пальцами решётки, за которой меня, грязную, вонючую и измождённую всё это время держали, мне становится ещё страшнее. Не за себя. За семью. Меня кормят дважды в день безвкусной кашей, а вода только из-под крана. В моей камере есть раковина, я её на ощупь нашла, а также унитаз. И пол. Спать… хотя я боюсь это делать, приходится там. Никто здесь не прибирает. Никто не приходит уже очень давно, чтобы поговорить со мной или хоть что-то сказать. Слышу только лязг металлической посуды и цепляюсь пальцами за решётку, чувствуя себя раненым животным, которое отловили и, лишив свободы, поместили в клетку. Хотя так и есть…

– Ты готова к обсуждению нашего дела, англичанка?

Вздрагиваю и сразу же поднимаю голову на голос, неожиданно раздавшийся из темноты. Он всегда приходит оттуда.

Я сижу у стены. Здесь безумно холодно. У меня всё болит, но я пытаюсь согреться, притянув ноги к груди, и, кажется, из-за этого задремала.

– У нас нет с тобой никаких дел, – тихо отвечаю. Умолять не буду. Никогда. Хоть я и в ужасном состоянии, но гордость не потеряю. Лучше смерть.

Ранее я, вообще, не подавала голоса. Его не было от страха и слабости. Да и сейчас организм в сильном стрессе. Он хочет жить. Разум хочет, чтобы жила моя семья.

– Я рассчитывал, что за полтора месяца ты поймёшь, у нас очень личное и важное дело, как и то, насколько важно, чтобы я был рад твоему поведению. Наверное, нужно снова оставить тебя подумать. Сколько ты в этот раз протянешь без еды и воды? А, может быть, мне следует заняться этими милыми мальчиками, которые довольно популярны у моих заказчиков. Старшему уже девять, как раз самый лучший возраст, чтобы воспитать…

– Чудовище, – шепчу, понимая, что он говорит о детях сестры. Они всё про меня знают. И если те люди, которые обманули меня, до сих пор находятся в Лондоне, то и моя семья в опасности.

– Благодарю, я польщён твоей оценкой моего ведения бизнеса. Но всё же время поджимает. Есть два варианта, или я насильно отдам тебя заказчику, и это скажется на твоём будущем, или ты пойдёшь добровольно и познакомишься с ним. От обоих вариантов зависит отношение заказчика к тебе и то, как долго ты проживёшь. Если выберешь первый вариант, то я буду по кусочкам присылать тебе твою семью, пока ты будешь учиться послушанию со своим новым хозяином. Он с радостью будет использовать эти части, чтобы ты выполняла то, что он захочет. А захочет он отомстить за твоё гадкое поведение. Если выберешь второй, то будешь учиться хорошим манерам и для своих милых старичков просто погибнешь. Исчезнешь. Растворишься. Они будут жить. Спокойно. Они даже деньги, в качестве компенсации за твою смерть, получат. Какой вариант тебе нравится больше? Ах да, вспомнил, есть ещё и третий вариант: я пущу тебя по рукам, а вся твоя семья умрёт, как и ты, в принципе, в конце своего путешествия. Если ты считаешь, что я шучу или же испытываю хотя бы грамм жалости, то…

Раздаётся хлопок, отчего я вся сжимаюсь и прислушиваюсь к тишине. И только моё дыхание вырывается тяжёлым туманом отчаяния с губ.

– У меня собралась целая коллекция таких вот дурочек, которые верят всему, о чём им говорят. Ровно девяносто девять из них решили проверить, есть ли у меня чувство юмора. – Жуткий смех разносится по пространству.