Никтория Мазуровская - На счастье

А у кого ее просить?

Мама, после того, как Ксюша очутилась дома, ходила чуть ли не на цыпочках и боялась лишнее слово сказать. То ли это ее папа так настращал, то ли мама начала бояться саму Ксюшу. Не так важно это, в общем-то.

Но сейчас Ксюша, как никогда увидела, что ее мама слишком нежная и хрупкая, чтобы попробовать взвалить на ее плечи свои проблемы, мысли. Ксюша и так была на грани, и с трудом контролировала свои слова и действия. Моментами накатывала такая бешеная злость на все и на всех, что приходилось сжимать зубы, что есть силы, и молчать. Не грубить, не обижать.

Хватило того, что Виталий, спустя недели жизни в одной квартире с психованной Ксюшей, перебрался на старое место жительства. Мать ревела, просила остаться и подождать. Но ее новый муж не хотел слушать крики по ночам, а соответственно, не высыпаться и приходить на работу в состоянии «зомби». Но, пожалуй, это не все. Он мужик-то не плохой, и мать любит,– это видно, но, как и другие, он просто не знал, как себя вести с Ксюшей, что говорить и делать, и при этом замечал, как она вздрагивает, когда его слышит или видит, и ощущал себя последней мразью. И ему это чувство, которого он не заслуживал, не нравилось. Поэтому он решил на время свалить.

Ксюша его не осуждала и даже хотела сказать ему: «спасибо»! Ведь у нее стало меньше поводов для страха.

Но и говорить то самое «спасибо» Ксюша не торопилась. Мать плакала и разрывалась между ними двумя. Старалась уделить время и мужу, и дочери. Выходило, откровенно говоря, паршиво. И эти метания надо было прекращать. И даже была возможность все это сделать безболезненно…, ну почти.

Эти метания мамы между двух огней ничего хорошего принести не могли, да. Но и, если Ксюша переедет к отцу, вся ситуация грозилась стать катастрофичной. Мама достаточно обидчива, и могла затаить обиду, пусть даже и понимала, что так будет лучше.

Ну и был, конечно же, еще один момент.

Семья отца.

За годы второго брака папы, Ксюша никогда не видела ни его жену, ни его сына – своего младшего брата. Знала только, что жену звать Ольга, а сына Денис, и ему уже вроде как семнадцать или шестнадцать. Короче, школьник.

Эти люди были ей абсолютно чужими и не должны были стать свидетелями ее падения.

У нее настроение менялось со скоростью света.

Могла сидеть и пялиться в одну точку, а в голове пустота и никаких мыслей, а тут же, через секунду впадала в бешеную ярость, орала от боли и металась по своей комнате, как тигр в клетке, бросалась вещами, ненавидела весь мир в этот миг. И так же быстро эта ее буря стихала, снова пряталась внутрь, зарывалась поглубже в душу, и ждала. Ждала момента её слабости, когда сможет вылезти наружу и натворить дел.

Разве такое стоит видеть мальчику подростку?

Да и отцу, и его жене тоже.

Поэтому Ксюша закопалась в ноутбук и зависала на разных форумах жертв насилия. Читала статьи психологов, посты людей, что пережили нечто подобное, как и она сама. Правда, пока не решалась написать что-то самостоятельно. Не видела смысла, если честно. Потому, пока оставалась сторонним наблюдателем.

Но кое-какие вещи стали более понятными.

Бывает так…, для того, чтоб стало легче, нужно сначала сделать больно или пройти через боль. Нужно протащить себя через мясорубку памяти и воспоминаний, восстановить всю картину, подметить детали, и уже потом разбираться в ситуации, делая какие-то выводы.

После того, как очнулась дома, совсем рядом с местом, где все произошло у нее что-то замкнулось в голове.

Сидела в углу комнаты между шкафом и стеной, смотрела в одну точку на полу, и никак не могла заставить себя вылезти оттуда.

Только так, зажатая с трех сторон стенами дома и шкафом, ощущала себя в безопасности.

Ее снова тошнило. От ужаса. Она прислушивалась к каждому шагу за закрытой дверью и готовилась.

Готовилась сигануть в окно, если зайдет кто-то пугающий. Лучше в окно, чем пройти через это все еще раз.

В комнате было холодно, слышно только тиканье часов со стола, и свет. Она не выключала свет, он горел круглыми сутками, разгонял тени. Она их боялась. В тенях видела злые глаза, видела там свою смерть. Ощущала из-за них вкус крови во рту, и не могла дышать. Поэтому, свет никто не трогал.

Сидела на полу. Вся задубела уже давно, не ощущала ни рук, ни ног. Периодически ее потряхивало, но так было не страшно. Стены- они не живые, они не могут сделать ей больно.

И как-то постепенно, это странное состояние дошло до своего пика. И там, за чертой реальности и напряжения… либо падать вниз, в бездну боли и страха,– и тогда лучше действительно шагнуть в окно, и пусть все катится в ад,-либо вспомнить все, не отрицать и не делать вид, что все будет, как прежде. Пережить это еще раз. Душу засунуть в мясорубку, перемолоть на мелкой насадке, и из оставшегося, пригодного для жизни мяса, слепить кого-то нового, другого, но способного жить дальше.

Для себя она четко видела только два выхода. Либо сдаться и сдохнуть на радость той мрази, либо попытаться выжить, вцепившись в новую реальность зубами до крови, и выгрызать у самой же себя будущее. Пусть без радуги и принцев, верхом на единорогах, но и похрен на них уже.

Ксюша хотела жить. Очень.

Она в этой жизни еще слишком многого не сделала, не попробовала, не увидела. Поэтому, сдаваться не собиралась, точнее решила, что сдаться она всегда успеет, а вот решиться жить… для этого нужна сила, нужна вера и решимость.

Никогда не считала себя сильной. Не видела в себе этот стержень. Но сейчас он был ей нужен, как никогда, и она решила: если его нет,– не страшно, она его создаст.

Папа уехал на три дня, ей должно было этого срока хватить.

И хватило.

Вспоминала тот день.

Как проснулась утром, что делала и о чем думала. И поразилась своей безголовости. Сейчас душа в смятку, в ней нет той влюбленности, что совсем недавно дарила крылья и возносила к небу.

Будто совершенно два разных человека. Она- месяц назад, и сейчас.

Вспоминала свои шаги. Как шла, торопилась на встречу. Новый заварочный чайник в руках, старый она случайно разбила утром, задела локтем и все, трындец стеклотаре.

Был холодный вечер. Темно. Люди куда-то спешили по своим делам. Она уткнулась в телефон, что-то писала, но увидела знакомый силуэт недалеко от себя, и забила на пиликнувший телефон и сообщение в нем…

Под ее кулаками дорогое пальто. В носу запах дорогого парфюма,– если постарается даже сможет найти этот запах в парфюмерном магазине. Холодные сильные руки. Злые глаза. И улыбка.

Ему нравилось.

Ее сопротивление. Ее борьба. Ему нравилось, что она не сдается, что она брыкается и пытается вырваться. Борется за свое тело, за свою душу.

Тому мудаку нравилось. Она видела. Смогла разобрать, кроме злости и ненависти в глазах, эту искру удовольствия.