Марина Кистяева - Сюрприз для Ловчего

Было темно. И сыро. Пахло плесенью и… кровью.

Ванда сглотнула подступивший к горлу ком и прикрыла глаза.

Дернула руками. Нет. Веревки надежно зафиксированы на запястьях.

Всевидящий, помоги…

Всё будет хорошо. Непременно.

Ещё немного потерпеть… Вот совсем чуть-чуть… И тогда?

Что будет тогда – осталось неизвестно.

Потому что послышался скрежет открывающейся двери.

Потом шаги.

Тяжелые. С противным металлическим скрежетом. Словно шедший прихрамывал на одну ногу.

Ванда, зажмурившись, часто-часто задышала.

К ней явно пожаловали не для того, чтобы освободить. Не для того, чтобы разом прекратить затянувшийся кошмар.

Нет.

К ней пришли по иной причине.

В подвале, где её держали, было темно. Ванда приглушенно застонала, стараясь не поддаться панике.

Она сильная. И… Её же спасут? Непременно спасут. Потому что по-другому и быть не может.

Шаги приближались.

Замерли перед ней.

– Неожиданно.

Голос ломкий, противный.

Но…

Знакомый?

Нет, Ванда даже мотнула головой, прогоняя наваждение. У неё разыгралось воображение. Никак иначе. Её держали в подвале не меньше суток, она ослабла от голода и холода, вот нервы и сдали.

Или… всё же нет?

Ванда заставила себя открыть глаза.

Ничего не видно.

Ничего.

И тут, словно по взмаху волшебной палочки, вспыхнул свет. Яркий, ослепляющий. Идущий от прожекторов, установленных на потолках и стенах.

Ванда инстинктивно снова зажмурилась, свет больно резанул по глазам.

Но самое страшное её ожидало впереди.

– Жаль… Очень жаль, что мы снова встретились… Что ж, Ванда, придется с тобой поиграть…

Ей не надо было открывать глаза, дабы убедиться, что она оказалась права.

Она узнала голос.

И оттого стало ещё страшнее.

Она ошиблась.

Потому что настоящий первобытный, дикий, неконтролируемый страх она испытает чуть позже.

Когда холодная сталь коснется ложбинки между грудями и резко, одним движением рассечет платье.

В воздухе витало что-то скандальное.

Как только механический экипаж баронессы Шимански остановился около Великого театра, Ванда почувствовала легкое напряжение. Она с самого начала была против сегодняшнего визита в вардавскую оперу, но баронесса настояла на своём.

– Как можно, мой ангел! – с легким эпатажем, свойственным ей, воскликнула Каролина Шимански, поправляя кожаные гоглы, с которыми она, следуя последним веяниям моды, не пожелала расставаться даже дома. – Вы непременно должны быть сегодня в Великом! Непременно. Ты так молода, так хороша, себя нужно показывать!

Ванда ласково улыбнулась.

Она была недурна собой – факт. Нежная кожа, локоны оттенка медового каштана, точеные черты лица, очаровательная родинка на щеке. И глаза, огромные, карие, не дававшие покоя мужчинам, которые умели ценить настоящую красоту.

Ей не хотелось отказом обижать подругу и покровительницу, но за прошедший месяц пришлось посетить столько балов и приёмов, сколько не посещала за всю жизнь. Она подумывала немного отдохнуть от Бергаса, от великосветского бомонда, но разве это возможно, когда рядом находится неугомонная баронесса?

Ванда дивилась, откуда у той брались силы. Казалось, баронесса одновременно бывает везде и знает всё про всех. Ни один раут, ни одно событие не обходилось без Каролины. Она была настоящей великосветской госпожой. Овдовев три года назад и, как она шутила, вырвавшись из-под зоркого ока сурового мужа, Каролина с головой погрузилась в жизнь высшего общества. Она обожала суету, сплетни и разного рода тайны. Её интересовало абсолютно всё, начиная с того, у какой модистки заказала то ужасное платье княгиня Карич, чтобы, не приведи Всевидящий, и баронессе попасть в такой конфуз, и заканчивая молоденькими офицерами. А последние были так, как бы между делом…

У Каролины не было своих детей, и теперь она считала своим первейшим долгом познакомить Ванду с лучшими домами Северной столицы и поэтому всегда с завидной категоричностью отклоняла любые попытки девушки отказаться от очередного мероприятия.

– Ты должна блистать при дворе! И не думай о том, чтобы остаться дома.

А теперь баронесса вместе с Вандой входили в собственную ложу.

Великий театр был полон. Его бенуары и бельэтажи быстро заполнялись пестрой публикой. Замелькали знакомые лица, оголенные руки, плечи, смелые вырезы декольте, короткие пышные юбки, позволяющие лицезреть стройные ножки, обтянутые сетчатыми чулками и высокими ботфортами. Замысловатые винтажные украшения соединяли в себе наравне бриллианты и рубины, шестеренки, гайки и латунь. Публика приветствовала друг друга легкими кивками и сдержанными улыбками.

Баронесса не переставала охать и ахать, приглушенным шепотом говоря Ванде:

– Ты только посмотри на него… Вот, нахал! Явиться сюда вместе со своим новым приобретением, мисс Сакдин, – не знаю уж кто она по происхождению, – когда его жена так тяжело больна!

Ванда опустилась на своё место и постаралась незаметно поправить кожаный корсет, настырно съезжающий книзу и стремящийся оголить грудь. Выбор наряда был неудачным. Ванда предпочла бы старомодное платье из шелка и бархата.

– Вы о ком говорите, Каролина?

– Как о ком? – казалось, её удивлению не будет предела. – Конечно же, о мистере Доранге! Он у нас известный проказник!

О мистере Доранге Ванда доводилось слышать, и уж проказником она его назвала бы в крайнем случае, нашлись бы эпитеты поточнее, характеризующие подлые качества человека. Если кто-то потерял последние остатки совести, то что ж… это его дело.

– Но, если я не ошибаюсь, он совсем недавно интересовался молодой Риэнке, – сказала Ванда и посмотрела на Доранге.

Тот важно восседал через несколько лож от них и что-то страстно шептал на ушко очаровательной девушке в чересчур смелом платье.

Доранге был красивым мужчиной. Высокий, черноволосый, с правильными чертами лица – он всегда нравился женщинам. Обладая жгуче-черными глазами, он принадлежал к тому типу рокового мужчины, перед которым редкая красавица могла устоять. Да и богатые земли с особняками и роскошными конюшнями, коими он владел, делали Доранге ещё более привлекательным в глазах прелестного пола. Поговаривали, что на днях он прикупил завод, изготавливающий запчасти для паровозов.

Однако Ванда не находила его столь прекрасным, как другие. На его лице она увидела бесконечную скуку, начинающуюся дряблость – след беспорядочной жизни и жестокость. Такой человек привык повелевать и не терпел неповиновения. Она искренне сочувствовала его жене. Доранге наверняка не считался с её чувствами.