Яна Ясная - Прости меня, если сможешь

Мэттью невозмутимо наблюдал за моей внутренней молчаливой борьбой, и когда я уже открыла рот, чтобы сказать ему, что в благотворительности я не нуждаюсь и как-нибудь обойдусь, произнес, опередив меня на доли секунды.

– Эти траты частично оплачивает система, частично я вычту их из того жалования, что капает на твой сберегательный счет. Так что это твои деньги, мне это ничего не будет стоить. Чеки только принеси.

После такого сокрушительного аргумента жажда обновить гардероб одержала безоговорочную победу.

Уже возвращаясь с пакетами обратно в машину, я вдруг подумала, что это могла быть просто проверка – подчинюсь ли, не сбегу ли, и еще бог знает что. Но мне было все равно, потому что разглядывая витрины, бродя среди магазинов, заходя в них, примеряя одежду, оплачивая то, что приглянулось и было впору – я просто оживала, вновь чувствовала себя человеком. И откровенно была признательна светлому за эту подаренную возможность. И на мгновение, когда я села в машину, сгрузив покупки на заднее сидение, я даже испытала порыв его поблагодарить, но под заинтересованным и откровенно насмешливым взглядом этот порыв благополучно завял, и я только сунула ему чеки и буркнула, вновь испытывая смущение:

– Передай системе и моему счету, что через месяц-полтора мне понадобится осенняя одежда.

Светлый хмыкнул, небрежно сунул бумажки в карман брюк и провернул ключ зажигания.

Откровенно говоря, когда Мэттью Тернер с усилием отворил ржавые, скрипучие ворота и завел машину на поросший травой двор, я подумала, что все это – шутка. Дом, показавшийся в окне автомобиля, был, как по мне, образцовым представителем того типа зданий, которые смело можно записывать в «проклятые дома», «дома с привидениями» и прочие ужастики.

Мрачное строение прошлого века – асимметричное, с многочисленными балкончиками, выступами, с закрытыми, местами покосившимися или отвалившимися ставнями. Крыльцо было деревянным и сплошь поросло мхом и, по-моему, еще и ростками каких-то деревьев. Завершала картину разрухи и одичания… ласка. Натуральная коричневато-рыжая ласка вытянулась сусликом на пороге, уставившись на пришельцев с выражением крайнего недоумения на мордочке.

При виде зверька светлый неожиданно развеселился, решительно хлопнул по рулю и вышел из машины, окончательно убеждая меня в том, что все же он свернул, куда надо. Я опасливо дернула свою дверцу и спустила ноги на траву. Под травой хрустнуло – когда-то там, видимо, был гравий.

– Предлагаю ставить палатки снаружи, – мрачно предложила я, переминаясь с ноги на ногу.

Светлый, обернувшись, хмыкнул и взялся за перила лестницы.

– Я посмотрю, что там внутри – ты пока можешь прогуляться, оглядеться.

Шаг. Оглушительный треск. Я втянула голову в плечи, сжимая пальцы в кулаки – вновь приобретенная привычка, удерживающая от попыток колдовать. А следом раздалась ругань Мэтта, высвобождающего ногу из провала в ступеньках, и явно оскорбительный писк, доносящийся из-под крыльца.

– Да. Надо будет ступеньки поменять.

Бедолага. Плохо у него с логикой, ой как плохо! Как по мне, самый очевидный вывод в такой ситуации – валить отсюда надо, а не ступеньки менять!

Светлый вставил в дверь огромный ключ, провернул его с усилием и скрипом – и в воздухе почувствовалось что-то, будто дышать стало легче. У-у-у, тяжелый случай. Тут еще и охранка, на ключ завязанная. Так уже лет десять никто не делает – с одной стороны, надежнее, конечно, чем современные контуры, а с другой – посеешь ключик и усе, тю-тю. Защиту только под корень сносить, а вместе с ней можно снести и то, что она защищает.

Интересно, подумалось мне, когда Мэттью поглотила коридорная тьма, если сейчас этого психа там завалит насмерть, я перейду по наследству или меня отправят к кому-то другому? Как вся эта ор-ригинальная система работает?

Передернув плечами, я решила все же воспользоваться щедрым предложением – и пошла осмотреться. Должна же я знать, откуда мне, вероятно, предстоит бежать.

Когда-то вокруг дома, несомненно, был сад. Даже тропинка угадывалась под ногами и виднелись контуры клумб. Но их камни поросли мхом, а изнеженные садовые культуры уступили место дикарям без боя. Только розы воинственно растопырили шипы и не оставили своих позиций, да ещё пара яблонь.

Я сорвала заманчиво маячащий перед носом плод – почти белый, прозрачный. Белый налив. Вкуснющие. У нас тоже такие растут. Росли.

С наслаждением вгрызшись в брызнувшую соком мякоть, я продолжила обход.

Если дом был под заклинанием, то территория оставалась совершенно незащищенной – мы въехали сюда без каких-либо манипуляций, если не считать проблем с открытием ржавых ворот. И чутье подсказывало мне, что вряд ли Мэттью Тернер будет заморачиваться дополнительными щитами, несмотря на то, что в их доме в центре города стояла новомоднейшая игрушка, легко узнаваемая по тонкой вязи рун на косяке. Умная и наверняка настраиваемая на то, кого впускать, а кого не выпускать. Игрушка, несомненно, необходимая четырем дамам, две из которых пребывают в возрасте, пока ещё несовместимом с разумностью.

Но не носорогу.

Так что, когда я надумаю закончить свою головокружительную карьеру домработницы, проблем с тем, чтобы сбежать, не будет никаких. Взять ключ, отпереть дверь и выйти. Делов-то…

Я обогнула угол дома и напоролась на заросли остролиста. Родовой символ встретил меня более чем радушно, приняв в свои колючие объятия со всей страстью. Я зашипела и собиралась уже сдать назад, но тут заметила кое-что любопытное, прячущееся за глянцевыми темно-зелеными листьями.

Почти все маги относятся к тому или иному роду. Способности передаются генетически, среди обычных людей проявляются редко, и чаще всего такое «внезапное» проявление вполне можно увязать с тем, что мать ребенка оказалась не до конца верна либо своим брачным клятвам, либо обещаниям быть хорошей девочкой и до свадьбы «ни-ни». В большинстве случаев, власти не заморачиваются отслеживанием родословной, если только сам маг не заинтересуется, а его третьему поколению позволяют даже выбрать свой магический символ.

Кто-то считает это позерством, ведь никакой магической нагрузки этот символ в себе не несет. Он просто маячит в украшениях, в орнаментах дома, в одежде.

А для меня он значил в первую очередь единство, родство, понимание того, что ты не один, что у тебя есть семья. Поколения предков. И наследие, которое ты передашь своим детям. И даже сейчас, когда я осталась совсем одна, когда родители и брат были перемолоты в жерновах войны, я напоролась на остролист и лишний раз вспомнила, кто я. Кто мы.

Мы с родными никогда не были близки, уважение личного пространства каждого члена семьи стояло во главе угла. Мы с Дэвидом росли по старой аристократической схеме, когда детьми занимались няни, потом учителя, а родители уделяли им час в день перед ужином. В одиннадцать лет каждый из нас был отправлен в частную школу: Дэвид – для мальчиков, я – для девочек. А в семнадцать каждый плавно переехал оттуда в студенческий кампус. И наши с ним дороги могли бы сильно разойтись, если бы не совершенно случайное совпадение интересов.