Вероника Горбачева - Булочка с изюминкой

Со всхлипом втянув воздух, Варвара Пална отмерла. И сама зашипела… ну почти как Змея. Правильно, а что терять-то?

– Тебе что до неё? Пшла прочь! Ползи отсюда, кому говорю!

В общем, заорала, как базарная торговка. Никакого почтения к… только сейчас замеченному на рептилии золотому венцу, украшенному сверкающими камнями. Даже ножкой на неё притопнула, даже руки в боки упёрла.

Змея мелко затряслась – должно быть, от хохота.

– Расх-х-храбрилась, с-с-смотри-ка… Ты жш-ш-ше ей не родная мать, что ж заступаеш-ш-шься? А ты интерес-с-сная…

Огромные, с фары «Камаза» жёлтые глазищи с вертикальными зрачками вспыхнули.

– Не ожш-ш-шидала… Пожш-ш-шалуй, ты мне больш-ш-ше подходиш-ш-шь.

Когда до отупевшей от страха Варвары дошёл смысл сказанного, она шарахнулась назад, что оказалось весьма опрометчиво, ибо за спиной разверзлась пустота лестничного пролёта. Но тотчас нечто длинное, гибкое и сильное стремительно захлестнуло её поперёк тела, не давая сверзиться вниз.

– Примитивная рас-с-са, вс-с-сё на инс-с-стинктах… – вроде бы даже с укоризной пробормотала Змея, уменьшившись до размера крупного питона. Самое странное, что венец на голове при этом масштабно съёжился, как вторая кожа, не потеряв перелива разноцветных камней в свете люминесцентной подъездной лампы. – Впрочем, за с-с-столько поколений кровь с-с-сильно разс-с-сбавилась… Но что-то ещё ес-с-сть, ес-с-сть. Что ж, благос-с-словляю.

– Отстань… – только и смогла с трудом пробормотать её жертва, тщетно пытаясь трепыхнуться. Тугое кольцо, обвившее предплечья, внезапно ослабло и соскользнуло вниз. Охнув, Варвара пошатнулась, схватилась за перила…

Запястье обожгло болью. Отпрянула и метнулась куда-то в сторону маленькая белая змейка с крошечным венцом на голове, ударила хвостом – и растаяла в воздухе. А может, и уползла куда-то, стерва такая, и Варваре только показалось, будто она словно растворилась в сумраке… Не до того ей стало. Она в ужасе таращилась на две дырочки с проступившими капельками крови на онемевшей руке, глотала воздух, как рыба фугу и паниковала, паниковала… Всё-таки грызанула, сволочь. Но лучше так, лучше меня, чем Светку…

Единственный раз в жизни она падала в обморок – когда по молодости и от возрастного пофигизма поддалась на уговоры сослуживиц стать донором и пошла сдавать кровь. И сейчас живо вспомнила то состояние – когда, вслед за охватившей слабостью, перед глазами замелькали огненные искры, и круг зрения отчего-то стремительно сузился, будто падала Варвара спиной в нескончаемый тоннель. «Врёшь!» – отчаянно вскрикнула она теперь, и мысленно залепила себе оплеуху. «Нельзя умирать, держись!» Кое-как, цепляясь за прутья перил, сползла на ступени и усиленно задышала, помня, что при дурноте главное – кислород, хотя, какой, к шутам, свежий воздух в прокуренном подъезде…

Но помогло.

Но в добрый час Петровна, соседка с пятого этажа, как раз высунулась за газетой, пошла вниз, к почтовым ящикам – и наткнулась на Варюху. Кто бы мог ожидать сердобольности от злющей бабки? Но только, поняв обстановку по-своему, она цыкнула-прикрикнула, чтобы Варька-дура не смела окочуриваться, помогла сесть, не заваливаясь, несильно нахлопала по щекам да сунула под язык несколько каких-то желатиновых горошин. Молодец, баба Катя, никаких тебе сантиментов и причитаний, всё по делу. Как её саму, порой, на улице спасали от приступов, так и она сейчас… Стукнула в двери соседям, вызвали «Скорую», та – вот поразительно! – примчалась почти сразу: повезло, бригада возвращалась с вызова, оказалась рядом. Варваре смерили давление и с ходу определили гипертонический криз.

– Так и до инсульта недалеко, – хладнокровно сообщила медсестра, сматывая резиновые трубки тонометра – а Варя вдруг содрогнулась, увидев вместо них два гибких змеящихся тела. – Худеть надо, милая! Ты уж выбирай, либо красота, либо здоровье!

– А меня тут… а как же… – пролепетала Варя. И бестолково потрясла рукой. – Укусили, вот…

И замолчала. Потому что запястье было абсолютно чистым и гладким.

– Ой, что-то я не то говорю…

Медсестра посмотрела внимательно;

– В глазах не двоится? Не плывёт? Звуков посторонних не слышишь?

– Слышала недавно, – убито призналась жертва криза. – И видела… разное, точно уж постороннее. Что, теперь сразу в дурку, да?

– Будет тебе, – смягчилась сестра. – Сейчас вколю магнезию, отлежишься – и всё пройдёт. Не думай лишнего, с таким давлением чего только не привидится… Больничный оформлять? Или всё так же на работе будем гореть? По-хорошему, неделю-другую вообще надо отлежаться и проколоться.

– Господи, твоя воля, какое счастье! – с чувством сказала пациентка. – Конечно, оформлять! На всю неделю!

Кошмар на лестнице оборачивался всего лишь кошмаром, а в реальности распахнула объятья долгожданная постель с недвусмысленным намёком, что пора, наконец, отоспаться после очередной годовой отчётности, или, как нынче по-модному выражается молодежь – дедлайна. Не было бы счастья, так несчастье помогло. Гори она синим пламенем, эта работа с её трудовыми подвигами, а ей ещё пожить хочется!

Вздрогнула и зашипела, словив ягодицей иглу.

– А как ты думала? – философски заметила медсестра. – Заболеть легко, лечиться не сладко. Тебе, считай, ещё повезло, что бабулька с нитроглицерином подвернулась, а то неизвестно, лежала бы ты здесь или в реанимации. Радуйся, мать!

– Я радуюсь! – послушно отозвалась Варвара.

Получив наставление лежать, не поднимая головы, полчаса, не меньше, «а то магнезия не подействует», вяло поблагодарила – и, едва дождавшись ухода медиков и бабы Кати, приткнувшей рядом с ней на диван сумочку, добралась до мобильника.

– Светик, солнышко, ты в порядке?

– Мам Варь, привет! Да всё ОК, – зашипела приёмная дочура. – Прости, я на лекции, случилось что?

– Перезвоню! Прости! – так же шёпотом отозвалась Варя. И с облегчением сбросила вызов. Всё в порядке. Глюки остаются глюками. Доча в Москве, никуда не девалась, вечером она ей перезвонит – и ещё раз убедится, что с её солнышком всё хорошо…

Всю ночь Варвару крутило, тошнило, выворачивало желчью так, что она не единожды пожалела, что её давеча не сожрали. Пожалуй, так помереть было бы легче. И быстрее.

Но ничего, она ж баба крепкая. Отпустило таки. И полегчало, наконец…

Через три дня, досрочно сдав сессию, примчалась из Москвы Светка, и принялась хлопотать над матерью бестолково, но приятно. Гадкий криз не выдержал такого к себе обращения и, наконец, сдался. А дочь жалась-мялась, да ещё исподтишка бросала на мать такие виноватые взгляды, что та поняла: неспроста! И, улучив момент, прижала девицу-студентку к стенке, требуя ответа. Та и выдала, наконец, что беременна.