Мирон Марусич - SenorIron. Он не был героем

Кольчуга сдержала удар, впрочем, как и два последующих. Его клинок не сломался от моих сокрушительных атак, а острое жало стилета едва не лишило меня самого ценного.

После трёх минут яростной сечи он всё ещё стоял на ногах, а я пытался унять дрожь в руках…, следствие подлого укола. У магов свои секреты, яд не всегда страшен знающим. Мне удалось удержать подло ускользающую жизнь в своих руках.

– Ну что Тройц…? Что дальше?

Он задрожал. Не люблю убивать… трусов, но приходилось, я не киллер, я бродяга, бродяга по жизни и бродяга в душе. Романтику порой трудно взять очередной грех на душу, трудно, но необходимо, надо.

Клинки скрестились, в последний раз…, барон коротко вскрикнул. Кольчуга не защищает всё тело, всегда найдётся место, куда может проникнуть холод стального лезвия.

Не люблю вытирать кровь с клинка, мне нравится смотреть как густые, рдяные капли медленно скатываются вниз.

Жаль. Ещё одна рано оборванная жизнь, ещё один замок и земли, за которые придётся долго бороться. Эта смерть не последняя….

Но Вам не привыкать сеньор Ирон, ведь так? Вы притерпелись убивать с детства, хоть Ваше сердце и не очерствело от крови, оно никогда не будет таким как прежде. Добрым, честным и отзывчивым, Вы огрубели сеньор.

– Прости….

Что ещё может сказать один дворянин другому, остывающему трупу. Он тоже не был ангелом, он, убивший отца, и рано похоронивший мать, старшего брата и обеих сестёр.

Я не испытывал раскаяния, да и совесть если и станет мучить, то скоро заткнётся, потому что так было надо. Я не киллер, и убиваю только для того, что бы жить, жить и лелеять одну большую и светлую мечту. Но об этом потом, не сейчас, хотя и она уже порядком замарана кровью.

Я люблю побродить пешком, но отчего-то тревожно и беспокойно на душе. Несмотря на тихий шелест травы под ногами, пение причудливых птиц, тихую беседу листьев.

Мне неспокойно, неспокойно и грустно. Этот век проходит и на смену ему грядёт новый. Каким он будет этот новый век?

Лучше? Хуже старого? Хочется верить, что он этот новый век будет светел и чист, но нет, век, открывающий новое тысячелетие не сулит никому ничего доброго. Я слышу – идёт зло. И Хорты всего лишь начало.

В этот хмурый день на душе было особенно гнусно. Не хотелось даже выть. Доступные женские прелести как-то разом, внезапно, словно перестали существовать. Так умирает любовь. Не хочется ничего.

Любовь умерла, в душу стекает кровь из разбитого сердца. Сеньор Ирон не прыщавый юнец, напротив, много повидавший на своём веку мужчина, но предательские слёзы точили изнутри и его.

Хотелось ещё кого-нибудь убить, или убиться самому. Первое мешал воплотить в жизнь врождённый гуманизм, а на второе не соглашалась железная воля. Хватит крови, на сегодня её даже с избытком.

В окровавленной, изодранной в лохмотья душе было мерзко и пакостно. Это больно, безумно больно вырывать занозу из сердца, даже если эта заноза не материальна. Тем более, если это так….

Душевные раны болят и кровоточат сильнее. Мозг впервые за всё время своего существования отказывался адекватно воспринимать душевное состояние тела.

Мучительно больно и противно когда тебя предают, ещё больнее, когда предают любовь, твою любовь. Опустошение….

Разорванная в клочья и обугленная душа оседала пеплом на кровоточащую рану любви. Сеньор Ирон страдал, так же сильно как раньше радовался, нет, ещё сильнее.

Она не была стервой, просто не успела ей стать, но как у всех женщин в ней было что-то сучье, притягательное и злое. Она по-прежнему манила и отталкивала, будоражила воображение и вызывала неприязнь.

Много чувств переплелось в измаранной грязью, страдающей душе сеньора Ирона, но самое страшное, что там всё ещё оставалось место для любви.

Мне не хотелось верить словам, это жестоко и больно говорить о любви и спать с другим. Но вера, втоптанная в грязь и залитая кровью разбитого сердца вера, всё ещё прикрывала собой надежду. И та не умерла, или наивно думала, что жива….

Сеньор Ирон впервые как в детстве хотел зареветь, но слёз не было, они замёрзли в груди и острыми льдинками хлестали сердце и душу. Шёл дождь, и оттого было ещё больнее, горше и тоскливее.

Шёл дождь….

Смысл жизни?

Было больно и горько, когда сеньор Ирон достиг широких кованых ворот родового замка. Наверное, ещё больнее и горше, чем я думал.

Пусть. В этом мире всё течёт и всё изменяется. Чечёт вода, время, события…, изменяют люди.

Она предала нашу любовь, предала ради чести. А может быть я не прав…, и не было ничего?! Да и была ли честь….

По меркам эльфов она просто ребёнок, масенький, глупый ребёнок, решившийся играть во взрослые игры. И я не виню её, пусть она сама обвиняет себя, если хочет. А провод есть….

Повод всегда есть, но это, однако, совсем другая история.

День, второй, третий…. Я предавался праздности, не пил, горе не утопить в вине, сидел часами глядя в одну точку, далёкую и недоступную, и думал, просто думал о ней. Спал, наверное ел, и вспоминал.

Было, всё же было, мы спали вместе…, так было не раз и даже не два. Я помню сладкий вкус её нежных губ и пьянящие поцелуи. Я помню, как она стонала подо мной, всё помню….

Неужели это был лишь сон, сон навеянный любовью?

Сон, всего лишь глупый, случайный сон. Сон, один из многих, что часто снятся на жизненном пути безумных магов.

В чём смысл жизни спрашивал я у себя не раз и не находил ответа, ни тогда в голодном, помойном детстве, ни сейчас. Жизнь в чём твоё значение? Где покоится корень всего сущего, кто управляет миром? Почему умирает любовь?!

Почему она умирает….

У меня не было ответов, лишь длинная череда вопросов, череда боли и грусти, тоски и безысходности. Да тревожно ныла порванная в клочья душа.

Почему мы убиваем свою любовь!?

* * *

Дом, сеньор Ирон вернулся. Домой, зализывать свежие раны. Я очнулся, сон не может длится вечно. Замок, мой родовой замок.

– Жид, всё ли было спокойно, за время моего отсутствия?

– Всё, за исключением Фонфана, Донкахода, Бильвуфа, Рихардо и Мотыля, мой сеньор.

На самом деле моя челюсть редко срывается вниз и ударяется об булыжники мощёного двора. Редко, потому что это больно и ещё, Жид никогда не докладывает мне о мелочах, с которыми не в состоянии разобраться сам.

Жид, классный мажордом, он знает, какие новости сообщаются первыми. Конечно, позднее он подаст полный список катастроф в письменном виде. Вот только станет ли сеньор Ирон читать?

И если он начал с моих друзей…, значит их дело дрянь.

– Где?

– В городской тюрьме…, нарушения установленного порядка управления, сопротивление властям….

– И…?

– Общий срок двести пятьдесят лет на каменоломнях или полста систерциев.