Робин Шоун - Женщина Габриэля

И она знала это, эта женщина, посланная мужчиной, который один за другим снимал все покровы с ангела до тех пор, пока не осталось ничего.

Ангелы не умоляли, но он заставил Габриэля умолять.

Виктория напряглась рядом с Габриэлем — чтобы увидеть его, касаться его, быть частью его. Того, кто так долго боролся, чтобы оставаться в стороне ото всех.

— Я хочу знать!

Габриэль хотел знать… каково это — чувствовать сытость так, чтобы жаждать большего, чем еда. Он хотел знать, каково это — ощущать тепло так, чтобы жаждать большего, чем ботинки и одежда. Он хотел знать, каково это — иметь дом, место, где он не должен будет бороться с другими нищими.

Любопытство убивало любовь. Надежду.

Габриэль очертил ухо Виктории кончиком языка; его член был уютно устроен между щеками ее ягодиц. Слезы, которые он не мог выплакать, просочились из вершины его головки.

— Что ты хочешь знать, Виктория?

— Я хочу знать, что он сделал с тобой.

Воспоминание хлестнуло сквозь жар воды, стучащей по его телу, и мягкость кожи Виктории.

Боль. Наслаждение.

— Ты видела через прозрачные зеркала, как мужчины трахают мужчин, Виктория. — Габриэль заполнял ее ухо своим дыханием. — Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, каково это — быть трахнутым в зад? Или ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, каково это — быть изнасилованным?

Подбородок Виктории обрамляла медь, усыпанная бусинками воды.

— Я знаю, каково это — желать быть частью кого-то, Габриэль.

Вчера вечером она была частью его, как и он был частью ее.

Мрак истины окутывал Габриэля, пока он не почувствовал, что взорвется.

— Я не отстранялся от одного мужчины, — обольстительно сказал он.

Он никогда не отстранялся от одного мужчины.

Майкла. Мишеля.

Какое-то время Габриэль думал, что он тоже сможет быть ангелом.

Второй мужчина показал ему, кто он на самом деле.

Con. Fumier.

— Он причинил тебе боль, Габриэль. — Лицо Виктории затуманил пар. — Я хочу прогнать боль.

«Повредил ли мужчина или мужчины, которые овладели Джоном, его душу так, как и его тело?» — спрашивал себя Габриэль.

Прогонит ли его вдова эту боль?

Прогнала ли Энн боль Майкла?

«Кто утешит вас… Габриэль?»

Никто. Jamais.

Никогда.

Габриэль не заслуживал утешения.

— И ты думаешь, что сможешь прогнать мою боль, сделав… что, Виктория? — легко поинтересовался Габриэль, делясь своим дыханием, своим жаром, водой, заливавшей тело. — Позволив мне изнасиловать тебя?

— Я хочу, чтобы ты показал мне, что он сделал с тобой.

Вода капала с носа Габриэля на щеку Виктории; она ползла между их телами и танцевала на кончике члена, смывая его слезы.

— О котором мужчине ты хочешь знать, Виктория?

— Я хочу знать, что сделал с тобой мужчина, который причинил тебе боль, — голос Виктории отозвался эхом в медном колпаке, подгоняя его, возбуждая его. — А затем я хочу, чтобы ты показал мне, что с тобой сделал мужчина, который заставил тебя молить о наслаждении. Я хочу, чтобы ты заставил меня умолять, Габриэль.

Габриэль не молил о наслаждении — он умолял о разрядке. А потом он молил о смерти.

Он не хотел, чтобы Виктория молила — не Виктория, с ее голодными синими глазами.

— Ты знаешь, куда насилуют мужчин, Виктория? — возбуждающе прошептал Габриэль. Вертикальная плоть устроилась в щели между ее ягодицами. Грудь баюкала ее узкие плечи и спину. Корона его члена пульсировала с каждым вдохом, каждым ударом сердца. Вода ударялась о них обоих.

Было бы так легко убить ее…

— Да, я знаю, куда насилуют мужчин, — сказала Виктория сквозь бьющий душ.

Но она не знала. Мужчин не насилуют через их тела; мужчин насилуют через их души.

Повернув торс, Габриэль потянулся назад и сунул пальцы в баночку с кремом, которую Виктория поставила на деревянную обшивку ванны. Наружу они показались покрытые густым белым кремом.

Вода бусинками усыпала его пальцы, переливаясь жемчугом на креме.

Часть его, однако отделенная от него.

Но он не хотел быть отделен от одной женщины.

— Ты хочешь знать, что я чувствовал, Виктория? — подстрекал он ее. Убивая ее. Убивая себя. — Ты хочешь знать, каково это — быть трахнутым в зад?

— Да. — Виктория отбросила голову назад, глотая воду и страх. Ее руки по-прежнему были распластаны по медной стене, жаждущая жертва. — Я хочу знать, что ты чувствовал.

Но это было не то, чего хотел Габриэль.

Он не хотел, чтобы женщина знала, что он чувствовал.

Он не хотел, чтобы кто-нибудь когда-нибудь познал это.

Подавшись назад, Габриэль опустил руку между их телами. Он смазал себя холодным, гладким кремом — корону, ствол; ягодицы Виктории дразнили тыльную часть его руки и костяшки пальцев.

Крепко взяв себя в руки, он кругами водил по ней головкой смазанного лубрикатом пениса… скользя, соблазняя, дразня.

— Это то, чего ты хочешь, Виктория? — промурлыкал он. Шлюха по натуре, как и по выучке.

Виктория напряглась, не подготовленная ни к наслаждению, ни к боли.

Вчера вечером он нарушил ее девственность, тонкий слой плоти, который он постепенно отгибал, чтобы впустить один палец, два, три.

Он не разорвал его, ни своими пальцами, ни своим членом.

Ловкая шлюха восстановила бы девственную плеву и продала ее снова.

Но Виктория не была шлюхой.

Ее девственность могла быть исправлена. Если он возьмет Викторию сейчас, она никогда не сможет снова претендовать на невинность. Она не могла излечить Габриэля, но она могла быть уничтожена им.

Он не хотел причинять ей боль.

То, чего Габриэль хотел, не останавливало его прежде… От проституции. От убийства.

Он знал, что это не остановит его и теперь.

Непрерывно водя кругами, Габриэль нажал вглубь. И едва не рухнул от наслаждения, прострелившего его яички.

Но он не хотел наслаждения.

Виктория инстинктивно выгнула тело. Даже в этом она приняла его. Она, никогда не знавшая боли, которую мужчины могли причинить женщинам. Боли, которую мужчины могли причинить мужчинам.

— Это? — соблазнительно шептал Габриэль в волосы Виктории, в ее скользкую от воды щеку. Кружа, надавливая, кружа, надавливая сильнее, кружа, надавливая еще сильнее, уговаривая ее тело принять его, как его научили делать двадцать семь лет назад. — Это то, чего вы хотите, мадемуазель Чайлдерс?

— Да. — Виктория сжала веки и повернула голову к его губам, ища утешения у мужчины, которого она пригласила изнасиловать ее.

Так, чтобы он мог не испытывать боли.

Но он никогда не будет свободен от боли.

— Скажи мне, Виктория, — это то, чего ты хочешь? — промурлыкал он, его грудь баюкала ее спину, в то время как ее ладони распластались на медной стене, пытаясь сдержать ее наслаждение и боль. Но она не могла сдержать их. Опытная шлюха, какой был Габриэль, даже он не был способен сдержать их. — Все, что ты должна сделать — сказать мне остановиться, и я остановлюсь. Скажи мне, Виктория. Скажи мне остановиться.