Тиамат - Эклипсис

– Они вообще дохнут или как? – прохрипел степняк, скидывая с себя тяжелое тело.

Пантера, только что казавшаяся мертвой, вцепилась ему в ногу. Кинтаро закричал от боли и ярости, взмахнул мечом и перерубил шею зверя. Оскаленная голова отлетела в сторону, фонтаном забила кровь, огромные лапы конвульсивно дернулись, и тело застыло. Остальные отступили, так же слаженно, как напали.

– Демоны какие-то. – Кинтаро сплюнул, зажимая рану. Он воткнул меч в землю, снял с ножен перевязь и стал накладывать жгут.

За его спиной пантера с распоротым брюхом поднялась на лапы.

С криком Альва вогнал ей в глаз кинжал по самую рукоятку. Пантера тряхнула мордой, зашипела и одним скачком исчезла из поля зрения. Кавалер Ахайре, побелевший, как полотно, посмотрел на Итильдина и Кинтаро.

– Боже милосердный, помоги нам! – прошептал он. Губы его дрожали. – Что здесь такое творится?

Обезглавленное тело пантеры дернулось и сделало попытку приподняться. Итильдин ударил мечом под правую лопатку зверя, туда, где билось сердце – по-прежнему билось, он его слышал! Труп осел на землю, чтобы через мгновение снова заскрести по земле когтистыми лапами.

Только теперь Итильдин понял, почему в Уджаи делали серебряное оружие.

Эльф сорвал со спины меч и одним ударом перерубил зверю хребет.

Клинок не нуждался в заточке. Он входил в плоть жуткого создания, как в масло. Казалось, шкура чудовища сама расступается перед серебром, дымясь и чернея.

Леденящий душу рев раздался из темноты. Четыре оставшиеся пантеры подкрадывались, беря их в кольцо: шерсть на загривках дыбом, глаза горят, с клыков капает слюна, хвосты хлещут по лоснящимся черным бокам. У одной пантеры из глазницы торчал кинжал.

– Боже праведный! Это оборотни! – выдохнул Альва.

Они прижались друг к другу спинами и выставили клинки. Альва шепотом начал читать молитву.

Черные молнии метнулись навстречу.

Дальнейшее слилось в сумасшедший кровавый вихрь. Лилась кровь, рычал Кинтаро, крутя мечом «мельницу», Альва размахивал тлеющим суком, выхваченным из костра, оборотни выли, получив от Итильдина удар серебряного клинка, и шерсть их дымилась. Обычный меч только отбрасывал их назад, и они тут же возвращались. Кинтаро изловчился и отсек голову еще одному зверю. Тут же другой сбил его с ног, и они покатились по земле рычащим клубком. Насадив пантеру на лезвие меча, как на вертел, Кинтаро отшвырнул ее от себя. Она припала к земле и снова прыгнула, целясь в горло, раздирая ему грудь когтями. С диким воплем Альва кинулся к ним, схватил зверя за холку, раз за разом вонзая лезвие меча в черную шерсть, и пантера отступила.

Окровавленный Кинтаро поднялся на колени. Правая его рука висела плетью, он перехватил меч левой.

– Отступайте к реке, – сказал он, облизывая губы.

Грудь и живот у него были страшно исполосованы, из ран сочилась кровь.

Итильдин подставил плечо Кинтаро и помог ему подняться на ноги.

– Альва, у тебя защитный талисман. Тебя не тронут. Беги, – сказал он отрывисто. Его эльфийские глаза уже давно различили слабое сияние серебряного украшения на шее Альвы, отпугивающее оборотней. Оружейник, подаривший Альве амулет, спас ему жизнь.

– Черта с два, – отрезал кавалер Ахайре и подхватил Кинтаро с другой стороны.

Оборотни пытались отрезать им дорогу к реке и отступали перед молниеносными выпадами серебряного меча и сиянием амулета. На берегу, поняв, что добыча может ускользнуть, они пошли в последнюю атаку. Итильдин успел столкнуть Альву в воду, рядом с плавучим островком, прибившимся к берегу. Тут же земля ударила его в спину, и над лицом нависла оскаленная пасть. Он ударил клинком под челюсть, прямо в мозг, вывернулся из-под упавшего зверя, и… Страшная картина предстала его глазам. Две пантеры рвали лежащего Кинтаро. Не раздумывая, эльф кинулся в схватку, отпугивая зверей сверканием серебра.

Лицо Кинтаро, залитое кровью, казалось нечеловеческим. Губы его шевельнулись, и Итильдин скорее угадал, чем услышал:

– Прочь.

Сон сбывался. Берег был тем же самым, не было только полной луны. Они еще могут спастись вдвоем с Альвой. Тогда Кинтаро будет лежать здесь, и черный зверь сожрет его печень.

– Нет, – сказал эльф, закрывая собой степняка.

Зверь вцепился ему в плечо и опрокинул навзничь. Корчась от страшной боли, Итильдин сумел достать его мечом.

Последний оборотень, рыча, медленно приближался.

– Лиэлле, прощай, – успел сказать Итильдин, поднимаясь на ноги навстречу зверю.

Зверь прыгнул.

Заросли на берегу загорелись. Ночь осветилась. Альва выхватил из огня пылающий сук и ткнул его в морду оборотню. Тот завизжал и бросился прочь, мотая обожженной мордой.

Альва пошатнулся, эльф едва успел его подхватить. Любимый его Лиэлле был в глубоком шоке, рубашка дымилась, волосы обгорели. Смолистое дерево вспыхнуло, как порох, прямо у него в руках.

Поле битвы осталось за ними, но победа больше походила на поражение. У ног Итильдина лежал окровавленный Кинтаро, и только обостренные эльфийские чувства подсказывали, что он еще дышит. Лиэлле повис у него на руках без сознания. У самого Итильдина перед глазами плавал туман из-за потери крови. Если последний оборотень вернется, они станут легкой добычей. Напрягая последние силы, Итильдин отнес Альву к плавучему островку, уложил поудобнее. Потом туда же перетащил Кинтаро, разорвал на полосы свою рубашку, наскоро перевязал раны степняка. Его собственное плечо невыносимо болело, но кровь уже свернулась, и угрозы жизни больше не было.

Он оттолкнул островок от берега и лег на край, не выпуская из рук серебряный меч.

Лицо Альвы было бледным, как у мертвого, вся правая сторона лица покраснела от ожога. У Кинтаро кровь лилась сквозь повязки, оставляя в воде красный след.

«Они оба могут умереть, а я останусь жить», – подумал эльф, и глаза его наполнились слезами.

Только через много-много часов, когда их выловили из воды у деревянного причала в Ихоре, когда Кинтаро и Альву уложили на носилки, и седой изможденный старик помог Итильдину подняться, – только тогда он наконец разрыдался, уткнувшись в костлявое плечо оракула Уджаи.

Меч он так и не выпустил, даже когда потерял сознание. Старику силой пришлось разжимать ему пальцы.

Жить остались все трое, хотя это казалось чудом.

Итильдин первым поднялся на ноги, всего через два дня после того, как их доставили в Уджаи.

– Твоя кровь очистилась от яда, – сказал ему, не размыкая губ, оракул, и эльф понял, что слышит его голос прямо у себя в сознании. Ничего удивительного не было в искусстве мысленной речи, многие эльфы и человеческие маги им владели. Эльфа смутило то, что он слышал слова не на своем родном языке, а на всеобщем. Должно быть, он давно начал думать на языке своего любимого. Оракул же не испытывал трудностей с пониманием, на каком бы языке с ним ни говорили.