Александра Соколова - Мы разминулись на целую жизнь.

Инна поняла, что победила. Она мягко погладила Лизу по голове, сжала её ладонь и подтолкнула к столу. Лиза послушно присела. Она больше не плакала, но и поднять глаза на родителей боялась.

Тамара Федоровна всё еще немного всхлипывала, но, привыкшая во всем и всегда полагаться на мужа, молчала.

– Друзьям и соседям знать вовсе не обязательно, – серьезно начала Инна, – Пусть для них всё останется так, как было.

– Вот видишь! – возмущенно перебил Пётр Игнатьевич. – Ты сама признаешь, что эти ваши… отношения – извращение!

– Нет. Извращение – это довольно условное понятие. Для вас извращение – наши отношения, а для меня, к примеру, извращение – это когда люди кладут в кофе сахар, тем самым забивая его вкус.

– Каждый сам может решать, класть ему сахар в кофе или нет!

– Также как каждый может решать, кого ему любить и каким образом.

Пётр Игнатьевич замолчал, раздавленный аргументом Инны. Он сосредоточенно потер лоб и вдруг уставился на дочь.

– Ну а ты что скажешь? – жестко, даже со злостью, спросил он.

– Ничего, – не поднимая глаз, прошептала Лиза, – Я свой выбор сделала и объяснять его не собираюсь.

– А как же эта твоя… – о Тамаре Федоровне все как-то позабыли, но она, тем не менее, напряженно вслушивалась в разговор. – Её ты тоже любила? А дальше будет третья и четвертая?

– Может и так, – на мать Лиза всё-таки посмотрела, – Откуда мне знать, что будет дальше? Я верю, что мы с Инной всегда будем вместе. Но случиться может всякое.

– Как и в отношениях Лизы и Лёши, – добавила Инна, ласково поглядывая на Лизу, – Никто не мог знать, что они расстанутся. Но это случилось. Так бывает…

– Я не понимаю, – почти простонал Пётр Игнатьевич, – В голове не укладывается.

– Попробуйте поставить на мое место мужчину, – предложила сочувственно Инна, – И сразу станет понятнее.

– Но ведь ты женщина!

– А что это меняет? Мы любим друг друга, заботимся друг о друге. В чём же разница? Если в первичных половых признаках – то, поверьте, эта разница не несет определяющей роли.

Сказав это, Инна так очаровательно и лукаво улыбнулась, что обстановка в кухне вдруг стала попрохладнее, перейдя от раскаленной в более спокойное состояние.

– Как вы собираетесь жить? – задал новый вопрос Пётр Игнатьевич. – И на что?

– Я достаточно зарабатываю, чтобы Лиза могла не работать, – пояснила Инна.

– Тогда почему вы живете здесь, в квартире Алексея?

– Потому что мы хотим продать обе наши квартиры и купить две новые, располагающиеся недалеко друг от друга. Дело в том, что моя квартира находится в доме около Нового Вокзала. Сами понимаете, далековато…

– Так вы что, собираетесь жить все втроем? – испугалась Тамара Федоровна.

– Нет. Мы собираемся жить вблизи друг от друга. Даше нужен отец, а Лёша, конечно, хотел бы почаще видеть дочь. Так будет удобно для всех. Кроме того, мы подыскиваем квартиры так, чтобы вам было удобно приезжать в гости.

– С чего ты взяла, что мы будем ездить к вам в гости? – презрительно осведомился Пётр Игнатьевич. – Как ты вообще можешь предположить, что мы простим?

– А за что вы собираетесь нас прощать? – непритворно удивилась Инна. – Прощать имеет смысл, когда кто-то просит у вас прощения. Мы с Лизой не просим. И не настаиваем на том, чтобы вы приезжали в гости, но при этом собираемся купить квартиру так, чтобы, если вы вдруг решите нас посетить, вам это было максимально удобно.

Пётр Игнатьевич снова задумался. На его лице отражалась целая гамма эмоций – от клокочущей внутри ярости до… уважения.

– Это насмешка над моралью, – сказал вдруг он, видимо на что-то решившись, – Над общественными правилами.

– Наверное, – Инна не смогла сдержать смех, – Но если мораль и общественные правила настолько устарели и закостенели, то почему бы над ними не посмеяться?

– Что ты имеешь ввиду? – возмутилась Тамара Федоровна. – Скажи еще, что эти ваши… отношения надо признать официально! Есть законы, и они…

– Ничего не говорят о том, что человек не имеет права выбора, – подхватила Инна, – Более того, в определенные времена развития цивилизации отношения между людьми одного пола были уважаемы и считались практически привилегией.

– А в другие времена люди ели друг друга на завтрак, – проворчал Пётр Игнатьевич.

– Если вас с детства начать воспитывать в духе людоедства, то и вы будете есть людей, и не увидите в этом ничего плохого, – парировала Инна.

– Ты намекаешь на то, что мы Лизу воспитали… лесбиянкой?

– Я намекаю на то, что людоедство и однополые отношения – это абсолютно разные вещи.

Все замолчали. Инна ласково посмотрела на Лизу: было видно, что та устала, и хочет только одного: чтобы родители уехали, оставили их в покое и больше никогда не появлялись ни в этом доме, ни в этой жизни.

– А дальше? – спросила Женя. Весь рассказ она выслушала очень внимательно, подчас покачивая головой или чуть заметно улыбаясь.

– Я посидела еще час, и спать ушла, – улыбнулась Лиза, – А Инна с папой и мамой до утра общалась. Представляешь, просыпаюсь я, выхожу в зал, а там – они спят на нашем диване.

– Простили?

– Им не за что было нас прощать. Просто как-то смирились, что ли… Успокоились. Это Инна их убедила.

Лиза нежно погладила Инну по щеке и поцеловала. Женя отвела взгляд. Ей неожиданно стало грустно.

– Так отношения наладились? – спросила она, прогоняя тоску.

– Да, – на этот раз ответила Инна, – Мы чудесно общаемся. Они действительно очень приятные люди.

– Но с твоими ни в какое сравнение не идут, – возразила Лиза, – Жень, ты себе даже не представляешь…

В этот вечер Жене так и не довелось увидеть Алексея. Он, не заезжая домой, отправился в гости к приболевшему другу. В одиннадцать часов Инна вызвала такси, и Женя отправилась в гостиницу.

Она ехала молча, не глядя не по сторонам и не пытаясь вступить в разговор с водителем. На душе было тепло и очень спокойно. Откровенно говоря, тогда, два года назад, Женя совсем не была уверена, что отношения Лизы и Инны продлятся долго – уж слишком они были разные, да и любви особой между ними видно не было… Ан нет, два года прошло, и они всё еще вместе. Молодцы девчонки. Дай Бог им счастья.

– Сто пятьдесят, – огласил сумму недовольный водитель, притормозив у парадного входа в гостиницу. Женя молча расплатилась и тяжело вылезла из машины. Поднимаясь по ступенькам, она думала о том, почему не сказала Лизе и Инне про свою беременность. И мысли эти были не очень веселыми.

Из ресторана на первом этаже доносилась громкая музыка. От неё у Жени вдруг ёкнуло и быстро забилось сердце. Она проводила взглядом коротко стриженный затылок какой-то женщины, удаляющейся вглубь гостиницы и, неожиданно забыв о своем желании поспать, сменила направление и вошла в ярко освещенный зал.