Александра Соколова - Мы разминулись на целую жизнь.

– Ну, хоть что-то в этом мире остается неизменным, – засмеялась Женя, – Твой цинизм остался при тебе. Расскажи мне о себе, Кристь. Пока Толик с Женей не проснулись. А потом посмотрим, о ком еще я хочу послушать.

Моя лав-стори. Короче ночи. Смотрю на время.

И беспантово. Мотает счетчик. Такси на север.

И я не знаю, и я теряю вчерашний вечер.

Моя смешная, моя родная, до скорой встречи…

Инна задумчиво повертела в руках компьютерную мышь и снова вернула её на коврик. С самого утра у неё болела голова – видимо, сказывалась общая усталость. Виски наливались тяжестью, и эта тяжесть доходила до самого затылка.

Селектор прозвонил пронзительным писком, и Инна даже застонала тихонько.

– Да, Катя.

– Инна Николаевна, Ломакин.

– Соедините. И больше не беспокойте меня, пожалуйста.

Разговаривать с Алексеем не хотелось совершенно, но сегодня именно он сидел с Дашей и стоило послушать – вдруг что-то случилось.

– Да, Лёш.

– Привет, работница, – радостно завопил в трубку Лёша, – Звоню порадовать. Желаешь?

– Не откажусь, если действительно порадовать.

– Мы выучили новое слово.

– Какое? – оживилась Инна. Даша в последнее время не уставала радовать всех взрослых пополнением собственного лексикона.

– Ты не поверишь, – захохотал Алексей, – Лиза ушла в поликлинику, поручила нам с Дашенькой играть в кубики. Не мне тебе рассказывать, как эта игра происходит обычно: пару минут мы кубики складываем в слова, а потом Даша их разбрасывает, а я собираю.

Он говорил, говорил, а Инна чувствовала, как в её голове боль собирается в клубок и давит еще сильнее, вызывая только раздражение.

– И, значит, вертит она эту пуговицу, вертит, и приговаривает: «Пуговичка, пуговичка, крутилась, крутилась». В финале пуговица, естественно, отрывается, Даша смотрит на неё недоуменно и выдает: «скопытилась».

– Чудесно, – Инна более не смогла сдержать раздражение, и интонации получились более чем ехидные, – Я даже боюсь предположить, где она это слово подхватила.

– Да брось ты, – снова засмеялся Лёша, – Я больше не смотрю с ней телевизор, честно.

– Значит, изящное слово «скопытилась» она подхватила из детских сказок. Лёш, я вообще-то занята.

– Да, конечно, извини, – энтузиазм в голосе угас, – Я просто думал, тебе будет интересно.

– Мне интересно, – уже мягко ответила Инна, – Просто занята. Спасибо, что позвонил. Не обижайся.

Трубка упала на базу, и звук удара отозвался очередной вспышкой боли в голове. Господи, ну когда же закончится этот идиотский день? Домой бы сейчас, прилечь на кровать и ни о чем не думать…

– Инна Николаевна, разрешите? – секретарша поскреблась в дверь и просунула в кабинет голову. – Вы просили не беспокоить, но вас хочет видеть Василий Михайлович.

– Иду. Спасибо, Катя.

Инна еще минутку посидела, бездумно глядя в потолок, и, глубоко вздохнув, встала с кресла. В ответ на это движение мобильный телефон отозвался затейливым коротким звуком.

– Ну, что еще? – простонала, и нажала кнопку.

Сквозь голубую подсветку экрана Инна разглядела всего три слова: «До скорой встречи». И совершенно неожиданно на лице появилась улыбка, а боль из висков исчезла, словно её и не бывало.

До скорой встречи… Это был их знак, их маленькая тайна. Никому более не доступная.

– Я пошла.

– Иди.

– Мне, правда, нужно на работу.

– Я знаю. Иди.

– Я не могу уйти, когда ты на меня так смотришь.

– Я знаю.

– Хочешь, я останусь?

– Да.

Ровно три недели прошло с того момента, как Лёша принял решение уйти от Лизы. В тот же день Инна встретила её у солнечных часов и больше не отпускала от себя ни на шаг. Каждое новое утро становилось одновременно счастьем и трагедией: как хорошо было пить вместе крепкий чай и держаться за руки, и как тяжело было прощаться, чтобы уйти на работу.

Удивительное дело – после того, первого поцелуя, новых не последовало. Всё было также, как и до родов – Инна устраивалась спать на диване в гостиной, Лиза – в спальне. Вот только теперь к немудреному убранству зала добавилось несколько деталей: кроватка, пеленальный столик и огромные упаковки подгузников.

Даша росла прямо на глазах: ей уже не нравилось лежать, и она постоянно пыталась сесть или поползти. Пока не получалось, но было очевидно, что это лишь вопрос времени.

– Непоседа, – шутливым жестом хваталась за голову Лиза, – А уж болтушка…

Конечно, осознанно разговаривать у ребенка пока не получалось, но ведь в мире есть столько всяких звуков! Почему бы не поведать их окружающим? Даша болтала со всеми – с мамой, с кроваткой, с погремушками. И ничуть не смущалась, если ей не отвечали.

Инну это умиляло. Ей нравилось, что Даша сразу же признала её своей: гугукала призывно и тянула ручки. Нравилось укачивать девочку, успокаивать, и даже вставать ночами, чтобы сменить подгузник.

Вот если бы еще Лиза не была такой грустной… Если бы не видеть в её глазах страх каждый раз, когда звонил телефон. Если бы можно было успокоить её, придать уверенности и капельку оптимизма.

– Хочешь чаю? – спросила Инна, снимая босоножки. – Как ты думаешь, мне стоит позвонить на работу и что-нибудь соврать?

– Позвони, – улыбаясь, согласилась Лиза, – У тебя остались еще причины в запасе?

– Конечно. Сбежавший из зоопарка медведь.

Лизин смех прозвучал благодатным дождиком в тихой квартире. В порыве эмоций она обняла Инну и, не задумываясь, поцеловала её в шею.

Пауза. Сердце колотит под сто восемьдесят. И невозможно отстраниться, сделать даже шага. И звучит в душе набатом: поцелуй её, поцелуй! Тебе ведь можно! Теперь можно всё! Нет больше никаких «нельзя», дорога открыта – целуй.

Но нет… Немеют губы, прерывается дыхание, руки вжимаются в нежную шелковистость рассыпанных по спине волос.

– Я люблю тебя, – Инна обожгла дыханием Лизино ухо, и это дыхание волной ухнуло вниз от горла, – Больше думать ни о чем не могу…

Лиза замерла на мгновение, и с еще большей силой вжалась в Иннины объятия. Её пальцы отказывались подчиняться силе разума: перебирали пряди волос, оглаживали плечи, спускались на талию и снова испуганно поднимались вверх.

К черту всё. Я всё могу. Я могу всё, что только захочу.

– Хочу тебя, – прошептала Лиза, задыхаясь и обжигая поцелуем шею Инны, – Только тебя. Ни о чем не думай. Не надо.

Инна ахнула и, наклонившись, прильнула к Лизиным губам. Страстная волна подхватила её и понесла.

Как жарко… Язык вжимается во влажную нежность рта, губы целуют, ласкают, не дают сделать вдох. Но он и не нужен, этот вдох – зачем дышать, когда от бедер к сердцу понимается яркое, восхитительное, волнующее чувство.