Эхсан Шаукат - Пламя страсти

познакомиться с тем, что приобрели. Если будешь вести себя хорошо, все будет

в порядке.

Эвелин ничего не понимала. Женщина-служанка подтолкнула ее и уложила на

спину, задрав вверх разведенные ноги с согнутыми коленями.

Мужчина в каракулевой шапке пригнулся, его руки раздвинули складки интимных

губ Эвелин и приоткрыли вход в устье. Он ввел туда два сложенных пальца и,

погрузив полностью, с силой повернул -- сначала в одну, потом в другую

сторону. Он действовал так, словно исследовал не живой и нежный орган, а

некий неодушевленный предмет с узкой и влажной щелью.

Под давлением просунутых пальцев мышцы расслабились, стенки влагалища сделались

податливыми и эластичными. Вскинутые бедра Эвелин непроизвольно задрожали.

Афганец быстро убрал свою руку, сомкнул ее ноги, спрятав исследованное место,

осмотром которого он, казалось, остался доволен. Теперь, видимо, наступила

очередь Нурахмад-хана. Он приказал Эвелин повернуться, встать на четвереньки

и как можно выше приподнять таз. Она повиновалась, ее большие белые ягодицы

оказались перед его склоненной головой. Он раздвинул бархатистые полушария и

подобрался к потаенному отверстию заднего прохода. Его указательный палец

сделал несколько кругов, массируя это место, потом вдруг вклинился туда,

словно большой винт.

От неожиданности Эвелин дернулась так, что ее зад с силой шлепнул

Нурахмад-хана по жирному лицу. Тот что-то мрачно пробурчал, покачал головой и

сказал несколько слов женщине -- снова на незнакомом Эвелин языке.

Служанка вышла и сразу вернулась, в руках у нее был какой-то предмет.

Она передала его Нурахмад-хану, который поднес его к лицу Эвелин. Предмет

имел форму колбасы, он был из кожи, набитой внутри опилками.

Нурахмад-хан пояснил:

-- Придется побыть с этим часа четыре. Это снимет напряжение, сейчас там

слишком жестко...

Сказав это, он вновь подошел к Эвелин сзади. Человек в каракулевой шапке

своими пальцами осторожно расширил ее маленький анус, а Нурахмад-хан втиснул

туда кожаную колбасу и несколькими толчками загнал ее вглубь почти полностью,

оставив торчащим лишь самый конец. После этого удалился, а державшая Эвелин

женщина отпустила ее.

Только сейчас Эвелин поняла, что произошло. Абулшер просто-напросто продал

ее этим людям. Она вспомнила упоминание чайханщика о живом товаре.

Конечно, Абулшер получил с них не меньше того, что отняли джелилы.

Что ж, когда-нибудь он расплатится за все...

Эвелин ощутила слабость в ногах. Втиснутый в нее предмет мешал ходьбе, теперь

ей больше всего хотелось добраться до кровати и лечь. Очутившись в выделенной

ей комнате, Эвелин легла лицом вниз и постаралась как можно скорее забыться.

Уже засыпая, она почувствовала, как женские руки заботливо укрывают ее чистой

простыней...

* * *

Окно в комнате было закрыто ставнями, но луч солнца проник сквозь щели и

разбудил Эвелин. Она открыла глаза. Вспомнила вчерашний вечер и с облегчением

почувствовала, что тяготившего ее кожаного предмета в ней уже нет. Наверное,

его убрала служанка. Осталось, правда, ощущение, как будто внутри был воздух...

Вошла женщина, она принесла еду: овечий сыр, горячие лепешки, несколько

кистей винограда и пиалу чая. Эвелин с аппетитом позавтракала и выпила чай,

который ей показался необычно густым и очень терпким. Она спросила об

этом у служанки, та ответила:

-- Так надо. Это придаст тебе силы. Пей еще.

В чай было что-то добавлено, когда Эвелин выпила его, ей захотелось еще.

Женщина сходила за чайником и налила ей. Напиток быстро вызвал радостное

возбуждение, все грустные мысли отлетели, окружающие предметы сделались

контрастно-выпуклыми, их окраска приобрела живые и яркие оттенки.

Вскоре прибыли Нурахмад-хан с афганцем. Первый сказал Эвелин, что сейчас ее

поведут на главный базар. Эвелин хотела спросить, что ей надеть, но служанка

уже успела накинуть на нее, прямо на голое тело, длинный бурнус с капюшоном.

Капюшон почти полностью скрыл ее лицо, но все же Эвелин ухитрилась

рассмотреть дорогу.

Они быстро дошли до площади, пересекли ее и оказались на главном базаре.

Здесь были свои улицы и переулки, образованные рядами торговцев и ремесленников.

Стоял невообразимый шум, торговцы зазывали к себе и расхваливали товары.

Сперва Эвелин и ее спутники прошли через мясные ряды, где подвешенные на

крюках бараньи туши чередовались со связками живых кур. Потом начались горы

арбузов и дынь, за ними шли прилавки с изюмом, курагой, финиками и орехами.

Далее надо было пройти через место, занятое уличными портными. Наконец они

вышли в ту часть базара, где устраивались различные представления. Эвелин

рассмотрела павильон, где, судя по вывеске, выступали индийские факиры. За

ними находилась арена китайского цирка, а дальше тянулась вереница маленьких

дощатых сараев и просто будок, все они были ярко размалеваны.

Нурахмад-хан остановился около одного из таких сараев и отпер его. Они

вошли внутрь. Помещение было перегорожено матерчатой занавеской, за ней

стоял турецкий диван с несколькими подушками. Мужчины сняли с Эвелин

бурнус, подали ей увесистую банку и сказали, что в ней -- мазь, которой

она должна натереть себе грудь, под мышками и в паху. Когда она сделала

это, они уложили ее на диван и связали лодыжки ног, а руки подняли за

голову и замотали концами шнуров, пришитых к изголовью дивана. В это время

в сарай вошел молодой индус, который что-то спросил у Нурахмад-хана.

Тот ответил, индус вышел и сразу же за стенкой раздался его зычный голос:

-- Только здесь! Белая, как снег женщина! Никем, кроме мужа, не тронутая!

Всего за четыре монеты! Только у нас! Белая и чистая, как снег женщина!

В помещении было душно, пахло притираниями. Эвелин чувствовала странное

возбуждение. Оно неуклонно нарастало в ней...

Острый аромат, исходивший от ее тела, щекотал ноздри и приятно кружил голову.

Нурахмад-хан и афганец сидели на корточках возле дивана и вполголоса

переговаривались. Эвелин спросила, что ей делать, но они ничего не ответили.

Она закрыла глаза и постаралась задремать, но мешало жужжанье летавших

вокруг нее мух. Чтобы отогнать их, она несколько раз дернулась всем телом.

Заметив это, Нурахмад-хан встал и взмахами рук прогнал назойливых мух.

Эвелин стало забавлять его отношение к ней. Он больше не прикасался к ее

телу. По-видимому, она недешево обошлась ему, теперь он дорожил ею. Она

вздохнула, вновь закрыла глаза и на этот раз погрузилась в дремоту.

Из сонного состояния ее вывели громкие крики зазывалы-индуса: