Элизабет МАКНЕЙЛ - 9 1/2 weeks

срывает одеяло и простыни, толкает меня. Я

падаю на пол, ничего не понимая.

- Ну, не плачь, - голос ледяной. - Еще наплачешься вволю. А ведь я просил

тебя о пустяке: шарф завязать...

- Комната какая-то зловещая, - говорю я. - Я не могла долго быть здесь

одна.

- Ты вообще не много можешь. На счастье, я был здесь.

- Я не знала, что ты здесь.

- Давай, завязывай шарф, - говорит он.

Я складываю шарф и неловко завязываю себе глаза. Он засовывает между

шарфом и бровями палец, потом еще

два, развязывает шарф, завязывает его сам. Становится темно. Я слышу шорох

целлофана, разрываемой бумаги, щелчок его

зажигалки, потом во рту у меня оказывается сигарета. Он берет мою левую руку и

складывает пальцы так, чтобы я могла

держать маленькую пепельницу.

Выкурив две сигареты, я кашляю и прочищаю горло. Потом открываю рот.

Стучат. Я слышу как он идет, открывает

дверь, с кем-то тихо говорит. Голос такой же низкий, как его, но сильно от него

отличающийся: может быть, это женский

голос?

- Согласен...

- Ну, а время...

- Начинайте сейчас...

Я не очень хорошо понимаю смысл фраз.

Следующие десять минут меня одевает женщина. Теперь я уверена, что это

женщина. Меня касаются ее груди; они

у нее, по-видимому, большие и мягкие. Воздух наполнен сильным запахом, который я

никак не могу определить: он не

тошнотворен, хотя и крепок, и не удушлив, хотя в нем есть мускус и вербена. У

женщины очень длинные ногти, она

меньше меня ростом, она недавно выпила немного вина и прополоскала рот

Лаворисом. Ее густые длинные волосы

касаются моей кожи, как ее груди.

Я пытаюсь представить себе одежду, которая не предназначена. Трусики

узкие из скользкой материи, с жесткой

резинкой чуть повыше лобка.

На ноги она мне натягивает сапоги, которые внутри скрипят; у них, должно

быть, высокие каблуки и толстая

подошва. Надевает мне через голову юбку с застежкой-молния. Я щупаю ткань, зажав

ее между большим и указательным

пальцем: она холодная и скользкая, как пластиковый плащ. Значит, на мне мини-

юбка из винила.

Потом она переходит к лифчику.

- Наклонись чуть-чуть, моя красавица, - говорит она мне заговорщицки. -

Сейчас мы славно развлечемся.

Я наклоняюсь, и она прилаживает бюстгальтер, беря каждую мою грудь в

ладонь и запихивая в чашечки снизу и

сбоку кусочки ваты. Когда она просит меня выпрямиться, я провожу рукой по

кружеву бюстгальтера: мои груди

соприкасаются, хотя обычно это бывает только тогда, когда их сжимает мужчина.

Сама мысль о том, что моя грудь

выглядит так экстравагантно, меня смешит.

- Что здесь смешного? - спрашивает он.

- Послушай, - отвечаю я. - Встань на мое место. Я в каком-то отеле, с

завязанными глазами, и кто-то, кого я не

знаю, надевает на меня бюстгальтер, который я была бы счастлива носить между

двенадцатью и восемнадцатью годами,

если, конечно, моя мать мне бы это позволила. Постарайся представить себе все

это, и скажи мне, разве это не смешно?

- Понимаю, - сказал он.

Тем временем женщина надевает мне через голову что-то вроде майки. Она

без рукавов, кончается на несколько

сантиметров выше талии, а начинается там, где верхний край бюстгальтера. Мини-

юбка, майка, сапоги на толстой подошве

и высоком каблуке: меня одели проституткой.

Но мне не дали времени поразмышлять над этим вопросом. Платок с глаз

снимают. Передо мной в гаснущем свете

дня я вижу огромный светлый парик а ля Долли Нортон, под ним чудовищно

накрашенные глаза и блестящий темно-

коричневый рот. Потом черную майку, в вырезе которой видны большие груди и

бюстгальтер из черного кружева, красную

виниловую юбку, доходящую до половины бедер: мой двойник. Я и она, одетые

одинаково и противопоставленные чему-то,

о чем я пока не догадываюсь. Я пристально смотрю на нее.

Ни он, ни она не двинулись с места. Только в ту секунду, когда я сажусь

на кровать, собираясь наконец задать

вопрос, он говорит женщине:

- Продолжай.

Это длится около получаса: она надевает на меня такой же, как у нее,

парик, накладывает мне на лицо много

косметики, которую она достает из парчовой сумочки, наполненной тюбиками,

баночками и щеточками. Хотя она

терпеливо старается наклеить мне фальшивые ресницы, ей это не удается. Я к ним

не привыкла и не в состоянии не мигать.

Кончается дело тем, что она густо накладывает тушь на мои ресницы, сначала один

слой, потом другой и третий. Она

обводит мне губы коротким и жестким карандашом, потом очерченную таким образом

поверхность красит губной помадой,

а сверху наносит вазелин. Еще раз поправляет на мне парик, старательно

причесывает его и, довольная, говорит:

- Иди, лапочка, посмотри на себя в зеркало, оно там.

Я смотрю на него. Он сидит в единственном кресле в комнате, положив ногу

на ногу и засунув руки в карманы.

Молчит. Я медленно иду в ванную и смотрю в зеркало. Оно разбито, и трещина

отрезает треугольник в левом его углу.

Я вижу то, на что обычно стараешься не смотреть, если ты с мужчиной, и на

что с неловкостью бросаешь беглый

взгляд, если ты одна: проститутку с 8-й авеню. Не прелестную ночную красавицу

парижских кафе, а чудовищную,

отвратительную, жалкую нью-йоркскую шлюху, ужасно накрашенную и готовую в равной

степени или предложить

прохожим свои услуги, или своровать у них бумажник. Да, тот тип шлюх, которые в

шесть часов вечера в дешевых

магазинах прячут лицо за пластиковыми сумками, чтобы спрятаться от полиции

нравов.

Я оборачиваюсь к ним... не в силах уйти, убежать. Я в ужасе... Нет, не

то... Трое людей смотрят друг на друга в

крошечной мерзкой комнате: две проститутки и элегантный мужчина, прекрасно

чувствующий себя в темно-синем

костюме в полоску, безупречной розовой рубашке и синем галстуке в мелкий белый

горошек.

- Ты потрясающе выглядишь, цыпочка, - говорит первая проститутка второй.

- Я плачу тебе не за разговоры, - смеясь, отвечает сидящий в кресле

мужчина.

- Так она вам нравится? - упрямо спрашивает первая проститутка. - Вы

этого хотели?

- Ну, ты же не за красивые глаза это делала, - пока еще любезно отвечает

он. - И все это стоило тебе треть от того,

что ты запросила, значит...

- Не так-то просто надевать на женщину вещь за вещью, да и с размером,

если хотите знать, тоже были некоторые

сложности...

- Всем здесь хочется разговаривать, кроме меня, - говорит мужчина. -

Сними с меня одежду. И не торопись. У нас

нынче ночью полным-полно времени. Пришло время, и больше его не будет, узнать

все об этих блядских штучках.