Элизабет МАКНЕЙЛ - 9 1/2 weeks

ты посадишь меня на цепь у ночного столика и будешь кормить, как рабыню. Заставь

меня есть тебя, пить тебя между

куском жареной рыбы и картофелем, поднеси стакан вина к моим губам, пока

жидкость не потечет мне в горло. Я закрыла

глаза, это ты должен знать, как подносить стакан к моим губам, а не я. Вино

течет по подбородку, и его некому вытереть;

синяки, крик, приглушенный на первый раз. Видеть, как ты проводишь пальцем по

моим ссадинам, с закрытыми глазами

чувствовать, как снова твердеет твой член.

Прошли недели, и я уже не могу заглушать крик. Может быть кровь, если бы

брызнула кровь... Что бывает, если

тебя выпорют до крови? Трудно представить себе то, чего не пережил. Если вы

никогда не выли от боли, потеряв всякую

власть над собой, вы не можете себе представить, что это такое. Теперь я знаю,

что это: это похоже на оргазм, на то, как в

тебе поднимается оргазм. Сначала крик, где-то далеко, внутри меня, у него есть

что-то общее со мной и вместе с тем нет

ничего общего со мной. Я не отвечаю за этот крик. Вовсе нет.

Мое тело уступает, открывается, разрывается. Нет границ, нет преград.

Чужие, далекие крики. Нет, я за них не

отвечаю.

Позади годы бесконечного трюкачества. Возвышающая меня власть над собой и

умение изобразить экстаз, которое

она доставляет. "Ах, дорогой мой, дорогой мой". "Динамит в постели", - сказал

один мужчина своему другу в ту минуту,

когда я входила в гостиную, всего несколько лет назад. Я ни разу не кончила с

ним, ни одного раза за десять месяцев

беспрерывных кривляний, а ведь мои реакции ему нравились. Я смотрела, как он,

лежа на мне, кончает: глаза его были

закрыты, лицо искажено. Я сохраняла власть над собой. Кончено. Он, он сумел

взять меня, увести за пределы меня самое,

он сумел, он может это - о, сколь желанно для меня его явление!

За всеми пределами - это название порнографического фильма, который идет

на Бродвее и на 44-й улице.

За всеми пределами - прекрасное название. Он обещал мне, что мы пойдем на

этот фильм.

- Мы посмотрим кучу фильмов, - сказал он, - когда пройдем ту фазу, в

которой мы сейчас живем.

Он прав. Такую фазу, как нынешняя, нужно прожить до конца. Он ведет меня

шаг за шагом, он не пьян, он не в

эйфории. Перейдем этот предел, потом следующий, потом еще один. Вот уже три дня

я перешла все свои пределы. Вот уже

два месяца я потеряла всякую власть над собой. Уже давно я не могу сказать,

сколько раз я кончала, сколько раз сказала: "Я

прошу тебя, не надо, прошу тебя, не надо". Я умоляю его каждый вечер, - о, какое

счастье умолять! "Я прошу тебя что?" -

говорил он тихо, заставляя меня кончить еще раз. Мой голос, такой далекий. Это

больше не мой голос. Я умоляю его

каждый вечер, в горле у меня пересохло, по животу течет пот, ляжки горят и стали

липкими. Я полностью потеряла власть

над собой.

Послушай, Пресвятая Дева Мария: я стала теперь совсем, как ты. Мне не

нужно контролировать себя, он все взял

на себя, и так будет до тех пор, пока он меня не убьет. Но нет, я надеюсь, он

меня не убьет, для этого мы оба слишком

эгоистичны. Ведь есть столько способов продвигаться вперед всю жизнь. Сначала

синяки, заглушенные крики - это первый

раз. Я с ним всего девять недель, но уже давно я прошла через заглушенные крики.

Ведь то, что люди делают до того, как их

должны убить, неисчислимо. Для первого раза, брызнувшая кровь: это нечто

непредставимое. А впрочем: если бы ты убил

меня, тебе нужно было бы найти кого-то другого, а разве это так просто, найти

такую женщину, как я?

Этой ночью кровь брызнула и испачкала простыни. Он обмакнул в нее палец,

попробовал ее, потом намазал ей мне

губы. Гладя меня по волосам, мокрым от пота, он смотрел, как кровь сохнет у меня

на губах.

- Я вижу, ты действительно этого хотела, - сказал он. - Ты безумна, как и

я. Иногда днем я спрашиваю себя, до чего

мы можем дойти?

Он отколупнул большим пальцем корки, засохшие вокруг моего рта.

- Иногда мне становится страшно, - он рассмеялся. - Ей-ей, там должен

остаться паштет от обеда. Съедим и идем

спать, уже два часа. Ты, когда не выспишься, утром просто невыносима.

Наутро, когда я после завтрака чистила зубы, я начала плакать. Он позвал

меня:

- Ты готова? Идем, лапочка, уже почти половина девятого.

Через несколько минут он вошел в ванную и поставил портфель на биде. Он

вынул у меня из Рук зубную щетку и

вытер мне лицо.

- У тебя свидание в половине десятого, ты помнишь? Да что стряслось? - он

поцеловал меня в обе щеки, повесил

сумку мне на плечо и взял меня за руку. Он закрыл дверь квартиры на ключ. Я

продолжала плакать. Он спросил:

- У тебя есть темные очки? - Потом вынул их из наружного кармана сумки. Я

позволила их надеть на себя, не

говоря ни слова.

Когда мы вышли из вагона метро, я все еще плакала. Я плакала, поднимаясь

по лестнице. За несколько шагов до

выхода, он снова спустился вместе со мной в метро, и мы вернулись домой. Он

толкнул меня на диван в гостиной и

закричал:

- Да говори же наконец... Что происходит, Бога ради?

Я не знала, что происходит. Я знала только, что не могу перестать

плакать. В шесть часов я все еще плакала. Он

отвез меня в больницу, мне дали успокоительное, и через минуту я плакать

перестала. На следующий день я начала лечение,

которое продолжалось шесть месяцев.

Его я больше никогда не видела.

Когда мое тело обрело свое привычное равновесие, я переспала с другим

мужчиной и заметила, что руки мои лежат

без движения на простынях: я забыла, что с ними делают. Конечно, я снова

взрослый человек, отвечающий за свои

поступки. Но мне кажется, что во мне что-то испортилось.

Прошли годы, а я до сих пор иногда задаю себе вопрос: сможет ли когда-

нибудь мое тело испытать что-либо, кроме

тепленьких, неярких ощущений?