Кристин Орбан - Молчание мужчин. Последнее танго в Париже четверть века спустя

— Чем ты собираешься заняться?

— Мне нужно проверить домашние задания...

Я не говорю ему, что собираюсь перейти в другой лицей — зачем?

— Хорошо.

— Да...

— Нужно работать.

— Да...

— Это важно.

— Да...

Это хотя бы похоже на разговор. К чему жалеть о его «хм», коротких вздохах, ворчании — обо всех этих нечленораздельных звуках?

Есть слова, в которых меньше смысла, чем в молчании.

— Ну хорошо, я тебе позвоню...

Еще одно плохое «хорошо».

Я улыбаюсь... Он понимает упрек, замаскированный этой улыбкой. И, словно защищаясь, добавляет:

— А ты мне никогда не звонишь!

И уходит.

Я закрываю за ним дверь, защелкиваю замок.

Едва вернувшись в альков, я приподнимаю крышечку белой фарфоровой шкатулки. И вот платок у меня в руках, влажный, готовый вот-вот порваться — крохотный комочек, заключающий в себе основу жизни. Я дышу на этот застывший бумажный комок, и меня переполняют чувства, слова, ласки, истории, которые я хотела бы ему рассказать...

Человек, который дал мне меньше всех, научил меня гораздо большему, чем остальные.

Спокойной ночи, любовь моя.

E-mail Идиллии Клементине

Он сказал: «Я приду в одиннадцать вечера». Сказал: «Я стою под твоим балконом». Сказал: «Как это расстегивается?», «Я знал, что однажды увижу тебя в ночной рубашке», и «Я тебя очень люблю». Сказал: «Хорошо». Сказал: «Чем ты собираешься заняться?» и даже «Ты мне никогда не звонишь»!!! Ты представляешь? И, как всегда, «Хм».

E-mail Клементины Идиллии

«Хм»? Это по-индийски?

Так, значит, «Хм» и еще целых восемь фраз! Ну и болтун! Его можно поздравить? Бедняжка может ненароком сорвать голос, позаботься, чтобы этого не произошло! Надеюсь, ему не нужно каждый вечер играть в театре? Однако, должна тебе сказать, что «Я тебя очень люблю» абсолютно ничего не значит. А в самом деле, чем он занимается?

E-mail Идиллии Клементине

Не знаю.

E-mail Клементины Идиллии

Тебе плевать на мое мнение?

E-mail Идиллии Клементине

Нет.

E-mail Клементины Идиллии

По сути, он ничего тебе не сказал.

E-mail Идиллии Клементине

Слова очень ограничены по сравнению с безмерностью молчания.

E-mail Клементины Идиллии

Ну вот, теперь и ты заразилась! Потрогай лоб — он горячий? Ты бредишь, дорогая! Развейся, не сиди в одиночестве! Если ты еще в силах, хватай такси и приезжай ко мне, а еще лучше позвони в службу психиатрической помощи! Я не шучу! У меня тоже недавно был приступ меланхолии, и я отправилась в ночной клуб. Шум, толпа, возбуждение — все это побеждает тишину. А ты сидишь дома одна, как приклеенная — выйди на улицу, вытащи себя из этого клея, этого болота, этого невезения!

E-mail Идиллии Клементине

Это слишком просто. Да, я могу отключить телефон, уйти из дома, прыгать и скакать в ночном клубе, попробовать переплыть Тихий океан в ореховой скорлупке, пересечь пустыню верхом на верблюде... Да, я могу отдалиться от него физически. Морально — нет. Будь я посреди океана, или в пустыне, или среди людей, танцующих на пляже, я постоянно буду думать о нем. Эта связь не порвется от поворота ключа в замке и от вызова такси до аэропорта. Это было бы слишком просто. Ты никогда не была влюблена?

E-mail Клементины Идиллии

Хотела бы я это знать...

А что такое — быть влюбленной?

E-mail Идиллии Клементине

Быть влюбленной — это плыть наугад, натыкаться на слова, как на подводные камни, махать веслами в воздухе и тонуть в зеленой пустоте.

E-mail Клементины Идиллии

Я не заставляла тебя это говорить.

E-mail Идиллии Клементине

Кто сказал, что это «священное состояние»? Это проклятое состояние, состояние осады, войны, отупления, и за него приходится дорого платить. Но что делать? Не ворчи на меня, я его не выбирала!

Я сняла пеньюар; я смотрела на себя в зеркало и представляла, как он скользит губами по каждой частичке моего тела.

Я хотела бы одеться в слова.

Слова, которые он произносил бы, прикасаясь губами к моей груди, ко лбу, к низу живота.

Слова только для меня, для меня одной.

Слова, которые служили бы мне утешением в его отсутствие.

Осушали бы мои слезы.

Заполняли бы пустоту.

Слова любви спасают меня от тоски.

Но на него они нагоняют скуку. Одни и те же слова любви, затасканный, заезженный, траченный молью репертуар, слова актеров, сочинителей, оперных и уличных певцов, авторов пьес и сценариев, писателей, поэтов, лжецов, игроков, мошенников, комедиантов... Он думает, что ни одно из них не может соперничать с бесконечностью, величием, свободой, мудростью, совершенством молчания. И особенно этот злосчастный глагол «любить», повсеместно опошленный, используемый повсюду, как бульонный кубик, который добавляют во все соусы, даже в шоколадный. Можно ли любить в двадцать лет, как в сорок, женатым, как холостякам, в браке, как вне брака, больше, чем другие, или меньше, чем другие, любить море и горы, тепло и холод, ходьбу и плавание, теннис и футбол, работу и отпуск? Одно-единственное слово, всегда одно и то же: любить.

Жан, сознавая эту путаницу, захотел от нее избавиться, но поднял планку слишком высоко. В своем стремлении к совершенству он приговорил себя к молчанию.

Я зажигаю сигарету, у меня кружится голова. Для этого хватает и одной, если долго не курить. Я ничего не знаю о человеке, с которым сплю. «Ты мне никогда не звонишь!» Я не думаю, что он побуждал меня раскрыть его тайну — просто хотел, чтобы следующее свидание назначила я сама.

После целого дня, занятого лекциями, выслушиванием учеников, поездками на автобусе, проверками домашних заданий, я все еще не могла выбросить из головы эту случайно высказанную им идею, которая неотвязно преследовала меня: а что если я ему позвоню? Только влюбленные могут бесконечно терзаться подобными вопросами.

Звонить или не звонить? Вот в чем вопрос! Я взвешивала все «за» и «против», оценивала, колебалась между «да» и «нет» перед тем, как совершить непоправимое — словно моя судьба, мое доверие к себе и способность завоевать этого мужчину зависели только от того, какое решение я приму.

Я вытянулась на кровати с чашкой чая. Была половина седьмого вечера. Домашние задания ждали моей проверки, и будущие отметки зависели только от исхода моего предприятия. Жизнь несправедлива. Разумеется.

Я боюсь. Почему жажда жизни, прочно угнездившаяся в теле, толкает меня на такие крайности?

Не была ли я более счастлива, когда жизнь предлагала мне меньше вопросов, больше объяснений, когда мужчина, с которым я ее делила, рассуждал о новостях политики, литературы, кино, когда вокруг меня были и другие люди, когда чай еще мог служить успокоительным средством?