Елена Прокофьева - Принц Крови

— Какой сюрприз видеть вас в моем городе, мадам, — проговорил он, позволив в голосе прозвучать нотке сарказма, но только едва, — Вы должны были известить меня заранее, я принял бы вас, как подобает. И вам не пришлось бы скучать в столь неподходящем обществе.

При этих словах Эмиль еще больше вжался в кресло.

— Не хотелось обременять вас лишними заботами, Филипп, — ответила Диана, — Мне ли не знать, как много их у принца города. Но мне приятна ваша любезность. И, я надеюсь, вы позволите мне быть вашей гостьей и поохотиться в ваших владениях?

— Вам не нужны эти формальности, дорогая, — промурлыкал Филипп, опускаясь в свободное кресло, — Я уже говорил когда-то и повторю снова, в этом городе вы всегда желанная гостья.

— Все мы должны соблюдать правила, — смиренно произнесла мадам де Пуатье.

— Тоже верно, — согласился Филипп, обратив мрачный взор на Эмиля.

Лоррен в свою очередь приложился к руке мадам де Пуатье и произнес какой-то дежурный комплимент. При этом он держался так самоуверенно, будто та, в самом деле, была всего лишь какой-то незначительной приезжей вампиршей.

Лоррен никогда не воспринимал всерьез ни одну женщину, сколь бы важной персоной она ни была, и не особенно старался проявлять почтительность к Диане даже в ту пору, когда она была принцессой города, а он новообращенным вампиром. Лоррен умудрялся быть мерзким, даже когда говорил любезности и умел смотреть так, что кто угодно мог почувствовать себя ничтожеством. Эти способности он отточил до совершенства еще будучи человеком, практикуясь на обеих женах герцога Орлеанского и на придворных дамах. Впрочем, в общении с теми, кто сильнее, он знал, где находится граница, которую не следует переступать. А еще он нагло пользовался тем, что мало кто захотел бы ссориться из-за него с Филиппом.

— Мы счастливы видеть вас, мадам, — проговорил он, — Надеюсь, причиной вашего визита стало желание вновь увидеть Париж, а не какая-нибудь неприятность, которая вдруг потребовал вашего присутствия.

— Я скучала по Парижу, — согласилась Диана, — И по вам, шевалье. Все в этом мире меняется так прискорбно быстро, но вас я нахожу совершенно прежним.

— Вы мне льстите, — улыбнулся Лоррен, — Я тоже меняюсь. Кстати, уж и не помню, когда в последний раз меня называли шевалье. Все больше месье или просто патрон. И представьте, никто даже не заботится о приставке «де» перед именем. Париж уже совсем не тот, каким был когда-то, вы правы. Возможно, что-то огорчит вас или даже шокирует.

— После появления этой кошмарной Эйфелевой башни вряд ли что-то еще может меня шокировать.

— Вы еще не видели полосатых тумбочек во дворе Пале Рояля, — зловеще сказал Лоррен.

— И стеклянную пирамиду во дворе Лувра, — печально добавил Филипп.

— Что за ужасы вы мне рассказываете? — удивилась Диана, — Похоже у парижан очередной приступ безумного желания все изменить и переделать… Ах, как жаль. Я так мечтала, что смогу прогуляться по городу, предаться воспоминаниям, но после ваших слов мне становится страшно. Найду ли я в Париже хоть что-то неизменным?

— Кроме Лоррена вряд ли, — усмехнулся Филипп, — Не пугайтесь. Я шучу. Кое-что еще осталось. Но меньше, чем хотелось бы. Боюсь, тот идеальный образ Парижа, что вы храните в своем сердце, развеется в прах. А мы здесь почти уже привыкли к переменам и смирились.

— Мой бедный принц, я слышала о том, что во время какой-то очередной войны был уничтожен ваш дворец Сен-Клу.

— Не напоминайте мне об этом, мадам, — простонал Филипп, — Я так любил Сен-Клу. Мы еще сможем найти в Париже пару милых мест, которые люди не успели испоганить, я с удовольствием сопровожу вас туда и предамся вместе с вами сладостным воспоминаниям о прошлом… Но сначала нам нужно покончить с неприятным недоразумением, так преданно глядящим на вас.

Филипп обреченно взглянул на часы, которые показывали третий час ночи.

— И желательно как можно скорее.

— Вы торопитесь?

— Весьма тороплюсь. Я обещал сегодня быть на выставке одного художника, — действительно достойного художника, что так редко в наше время! Присоединитесь ко мне?

— С удовольствием. Но, как вы справедливо заметили, нам… вернее вам, нужно что-то решить в отношении Эмиля.

Диана с состраданием посмотрела на своего понурого птенца, потом снова на Филиппа.

— Я прошу вас о снисхождении, монсеньор, — произнесла она после секундной паузы, — Эмиль совершил ошибку. Ужасную ошибку. Бедняга так рассеян, но это потому, что он слишком увлечен наукой.

Эмиль сделал еще более удрученное лицо, хотя, казалось, это было уже невозможно.

— Слишком увлечен, — подтвердил Филипп, — Его увлеченность порой переходит все границы разумного.

Он посмотрел на «булонского кровопийцу», нервно покусывающего губу и теребящего край пуловера. Казалось бы, обращение в вампира на каждого человека должно подействовать благотворно — по крайней мере, что касается его внешнего вида, но некоторых гениев, похоже, ничто не могло преобразить. Птенец Эмиля выглядел облезлым, как цыпленок-подросток.

— Он, в самом деле, так талантлив, как ты говорил? — с сомнением спросил Филипп.

— О да, монсеньор! — поспешно воскликнул Эмиль, — Если бы только у него было время, он смог бы совершить переворот в науке! Я в этом совершенно уверен! Мы уже много лет работаем над теорией петлевой квантовой гравитации, и как раз сейчас у нас появилась новая идея, которую следовало бы развить! Это сможет изменить представление человечества о времени и пространстве!

— Как интересно, — флегматично пробормотал Филипп.

Большую часть своей человеческой жизни, и всю свою жизнь во тьме Эмиль Патрю посвятил науке. Он родился в конце XVII века в семье какого-то зажиточного буржуа, учился в иезуитском колледже, в результате чего возненавидел богословие от всей души, но зато увлекся математикой, а позже механикой, теорией вероятности, астрономией и даже метеорологией. Начало XVIII века открывало в науке новые горизонты, и Эмиль всей душой устремился принять участие в ее развитии и процветании. Проблема была одна, — краткость человеческой жизни. Дожив до пятидесяти лет и заработав из-за наплевательского отношения к своему здоровью несколько весьма досадных болезней, Эмиль начал понимать, что за оставшееся ему время, — лет десять или в лучшем случае пятнадцать, — он никак не успеет довести свои исследования хотя бы до какого-то логического конца. Осознание этого факта приводило ученого в отчаяние и однажды он поделился своей болью с одним учеником, который случайно оказался знаком с хорошенькой сострадательной вампиршей, по доброте душевной замолвившей словечко за Патрю перед принцессой города. Диана де Пуатье покровительствовала умным и талантливым людям, и порой дарила бессмертие самым выдающимся из них. Эмиль Патрю показался ей достойным такой милости, — он горел истиной страстью к новым знаниям и его мало волновало все остальное, и меньше всего проклятие собственной души.