Вадим Смиян - Месма

После этого Петр (теперь уже Прохор) Михайлович почувствовал себя более уверенно, однако не надолго. Наведение революционного порядка достало его и здесь. Личностью Вакулина заинтересовалось местное ОГПУ, и бывший однополчанин посоветовал ему бежать дальше на восток. Упрашивать новоиспеченного гражданина Вакулина не пришлось, и Прохор Михайлович отбыл в восточном направлении. Несколько лет он мотался по европейской части Красной России, исколесив ее с севера на юг и, с юга на север, и негде ему было преклонить свою неприкаянную голову; пока наконец, в начале уже 30-х годов судьба не забросила Прохора Михайловича в небольшой провинциальный городок, стоявший среди густых лесов на берегу большой русской реки. Этот ничем не примечательный городишко, каких по просторам разрушенной империи насчитывались сотни, если не тысячи, носил с некоторых пор гордое и тенденциозное имя – Краснооктябрьск.

Здесь изгнанник и вечный беглец наконец-то осел на месте. Ему повезло даже с работой и жильем! Первоначально бывший герой обороны Осовца снимал жалкую конуру у какой-то доброй старушки, с которой расплачивался частью своих случайных заработков. Такое уродское и ужасающее существование он влачил около года, а потом все изменилось. Как-то в поисках работы Прохор Михайлович забрел в фотомастерскую на пересечении улиц Коммуны и Свободы; всем заправлял здесь шустрый и бодрый старичок по имени Иван Яковлевич Семенов. Он работал один. Прохор понаблюдал, как он вертится, точно белка в колесе, и попросился к нему в помощники.

- А вы имеете опыт обращения с фотоаппаратурой? – спросил Иван Яковлевич.

- Нет, - смущенно признался Вакулин.

- Тогда чем же вы мне будете помогать? – удивился хозяин. – Полы, что ли, мыть станете? Так у меня на то приходящая техничка имеется…

- Видите ли, - сказал на это Прохор, – фотографировать я не умею, однако, как мне представляется, хороший фотограф сродни художнику… Наверное, вы согласитесь с этим? Ну, а опыт по художественной части у меня имеется, хоть я и не заканчивал никаких училищ…

- Вот как? – хозяин фотомастерской был явно заинтересован. Вероятно, ему пришлась по душе логика и речь незнакомца, выдававшая в нем человека образованного.

- И что же вы можете изобразить? – спросил он. – Какие-нибудь ваши работы – рисунки, наброски, эскизы вы не потрудились с собой захватить? Или вы изображаете в основном символику новой власти: молоты там всякие с серпами, снопы колосьев, которые бывают только в бредовом сне на голодный желудок, и прочие финтифлюшки, не имеющие ничего общего с жизнью?

- Да Бог с вами, Иван Яковлевич, - смутился Прохор, - какие эскизы… я уже много лет живу как кочевник, и все, что у меня было, давно порастерял! Ну, а что до финтифлюшек… то знаете ли, никогда не испытывал тяги к подобного рода псевдоискусству. Мастер по агитплакатам из меня никакой.

- Я вас понял, - отозвался фотомастер. – Ну хорошо… А что вы изобразить можете? Вот графин, например, можете нарисовать?

- Ну зачем же графин… могу вот хотя бы вас нарисовать… а графин неинтересно.

- Меня? – старичок опешил. – Это было бы крайне занимательно, молодой человек, только мне, к сожалению, позировать вам недосуг. Мне вот работать надо – клиентов много! Так что извините, но придется мне вам отказать…

- А вам не надо позировать, - невозмутимо заметил Прохор Михайлович. – Пожалуйста, занимайтесь своим делом, а про меня просто забудьте. А я сяду вон там в уголке и сделаю с вас несколько набросков. Бумага, карандаши у вас найдутся?

- Найдутся, конечно, - сказал Иван Яковлевич. – Ну что же, попробуйте! Только ради Бога, не делайте с меня шаржей! Я их терпеть не могу…

- Понял, - сухо ответил Прохор и, взяв карандаши и несколько листов бумаги, отправился занимать местечко в углу помещения.

Через три часа Прохор Михайлович подошел к фотомастеру и протянул ему изрисованные листки. Иван Яковлевич придирчиво посмотрел на представленные наброски, задумчиво поскреб седую бородку, после чего изрек:

- Сносные рисунки, весьма сносные… Не берусь судить о вашем мастерстве рисовальщика, голубчик, но вот глаз у вас действительно хороший! Я бы даже сказал – цепкий глаз! А для фотографа это очень важно. Ну, а с технической стороной, я думаю, вы совладаете… Так что – как вас, простите?

- Прохор… Прохор Михайлович.

- Оставайтесь, Прохор Михайлович! Попробуем работать с вами вместе…

И бывший царский офицер остался работать помощником хозяина фотомастерской, в скором времени приобретшей вполне советское название – фотоателье. Такое определение жутко бесило Ивана Яковлевича, и он упорно отказывался менять вывеску. Однако приходившие инспекторы предупредили: не смените вывеску, уважаемый фотограф, вообще прикроем ваше заведение! И не по глядим на ваш почтенный возраст – пригласим на станцию уголь с вагонов выгружать! Так что думайте, пока вы еще при деле.

Упрямому старику пришлось подчиниться. Однако ненавистное слово «фотоателье» он все равно не употребил ни разу, упорно именуя свое заведение мастерской, а себя фотомастером. Само определение «мастер» имело для него глубокий, пожалуй, даже – сакральный смысл.

А мастером старик был и вправду отменным. От клиентов не было отбоя. Это было самое известное фотоателье в городе: сюда шли все, люди всех сословий и любого достатка, как взрослые, так и дети… Иван Яковлевич делал фотографии любого предназначения – и на документы, и семейные, и памятные( как он их называл – лирические), и прочие, но всех их объединяло одно – они были всегда превосходного качества и высокого мастерства. Прохор Михайлович наблюдал, как Иван Яковлевич обращается с людьми, как он их рассаживает, что им говорит – это была целая методика, если не наука! В свою очередь Иван Яковлевич щедро передавал своему пытливому и старательному помощнику свой богатейший опыт и знания в области фотодела. И скоро уже Прохор Михайлович мог и подменять старика, если это бывало необходимо.

Одно огорчало Прохора: фотомастер был весьма невоздержан на язык, и нередко высказывался очень резко по всякого рода неудобным вопросам. Свое резко отрицательное отношение к советской власти он никогда не скрывал, и порой делал едкие замечания и выпады в отношении властей в присутствии клиентов, ожидающих своей очереди. Прохор Михайлович, которого жизнь давно научила держать язык за зубами, приходил в ужас от такой беспечности. Он делал своему учителю замечания, убеждал, предупреждал… Но Иван Яковлевич как будто и не слышал его. Терпеливо внимая наставлениям своего помощника, Семенов благодарил его за заботу, а затем изрекал нечто вроде этого:

- Я вас понял, коллега… а теперь пойдемте в нашу каморку! Пора печатать карточки…