Роузи Кукла - «Торпедные аппараты к бою»! Исповедь офицерши

Все это я вспоминаю сейчас, так ясно, так счастливо. Даже вспомнила эти, свои первые ощущения в облике маленькой женщины. А, что? Разве не женщины, скажите? Ведь это же я, любила ее своей дрожащей рукой, и она меня, в знак благодарности, с наслаждением гладила у меня так же. Нам обеим было так хорошо, а там, куда устремлялись все наши помыслы, чего касались нетерпеливые и дрожащие пальцы, не было разницы в возрасте, а только желание, только страстные ожидания прикосновений. И тогда, она радовалась, так же как и я, от прикосновений к этой юной, но уже начинающей понимать маленькой и нежной части тела, доставляющей столько радости в сексе и ласковых обхождений женщин.

А она, эта красивая женщина, оказалась на высоте! Оказалась чуткой и нежной, учительницей. Именно тогда я узнала о себе очень многое, впрочем, как и обо всех нас, женщинах. Я впервые почувствовала силу женского организма и его возможности, поняла, что природа нас одарила таким прекрасным органом и телом, с которым может быть поистине счастлива любая женщина. Вспомнила, как у меня на следующий день все время чесался, единственный из всех женских, торчащий мужской орган. И я его, как могла, старалась успокоить, но вместо этого трогала и наслаждалась его непокорностью.

Вернулась поздно. Тетка с Маринкой смотрели телевизор. После обычных, в таких случаях расспросов тетки о том, где это я пропадала так долго, она успокоилась, узнав, что я помогала убрать посуду после дня рождения. Сказала, чтобы я ужинала одна. Они уже поужинали сами. Я сидела на кухне и все сметала с тарелки. Так проголодалась. Не дожидаясь, Маринки, легла. Думала отоспаться. Только задремала, как услышала голос Маринки.

— Ты уже спишь, что ли? Или опять притворяешься? Ты мне ничего не хочешь сказать?

— Завтра, Мариночка! Завтра я все тебе расскажу. Дай мне заснуть. Я просто проваливаюсь, так устала.

— Конечно. Она, видите ли, устала? А как свинячить, так не устала? Ну, что ты молчишь? Потаскуха!

— Ну, хорошо, хорошо. Пусть потаскуха, но дай, же мне заснуть. Отстань! Я уже сплю. Спокойной ночи.

Сквозь наваливающуюся дрему я еще слышу ее причитания все по тому же поводу, но уже не могу, да и не хочу понимать их. Все! Я и во сне опять с ней. Я улетаю в блаженстве и ели слышно шепчу в темноте: Юличка, Юленька…

Наутро Маринка бесцеремонно толкает меня.

— Вставай! Ты на море, купаться идешь?

Она шла далеко впереди и за все время, что мы почему-то идем, а не едем на велосипеде, она молчит и даже не пробует заговорить со мной.

Иду следом и рассуждаю.

Обиделась. Ну, обиделась, так обиделась! Помиримся, еще, обязательно помиримся! Ведь Маринка моя лучшая подруга и друг. Она самая лучшая! Как она этого не понимает? Ну, а то, что было вчера, так оно же обязательно должно было случиться когда-то. Рано или поздно. Это даже хорошо, что ее не было рядом, а то бы я застеснялась. А может, и нет? Ну, не знаю. А чего же я стеснялась бы? Ее или Юльку? Что я такого делала, от чего мне надо было стесняться, а уж тем более обижаться на меня. Ну, целовалась, ну трогала ее пальчиками. А сначала? А, что? Я ведь сначала хотела ей насолить. Я ведь Юльку к Маринке приревновала. Вот и начала. А потом… И стала вспоминать дальше, что было потом. А на душе, не то, чтобы кошки скребут, наоборот, такая радость. Вот же, как странно? Вроде бы я должна быть ниже травы, тише воды, а мне наоборот, хочется смеяться и петь. И тут я поняла от чего так. Мне вчера было так хорошо, и я впервые почувствовала себя такой счастливой от того, что наконец-то я стала пригодной для секса, и это было заложено в меня от самого моего рождения. А она? Как же она не понимает этого? Я бы за нее порадовалась. А она обижается. Странная она, какая-то становится, все чаще я ее просто не понимаю. А ведь совсем недавно? Да, что там говорить! Жалко, ой как мне жалко, что мы сейчас не можем так быть вместе и рядом. Я сейчас обязательно стану все исправлять и обязательно все выправлю. Честное слово! Только бы она меня не отвергала и дала мне возможность ее убедить. Ведь должна же?

Тогда я еще не понимала, от чего все так складывалось. И, только сейчас, спустя годы я могу себе все объяснить, что тогда было. Просто мы подрастали. Кто-то быстрее, кто-то отставал, но мы стремительно менялись, наши организмы все больше становились женскими. И первое, чего хотел этот новый облик, это внимания. Ведь если я тогда, где-то появлялась и на меня не обращали никакого внимания, то я обижалась, терялась и не знала, как к себе привлечь внимание. Часто я вытворяла такое, чего бы никогда, потом в своей жизни не позволила бы.

Мне одна моя, очень хорошая знакомая, кстати, мать семейства и очень приличная женщина, доверительно рассказывала, что и как она вытворяла в молодости. Чтобы привлечь к себе внимание они с девчонками в классе соревновались в беспардонных выходках и провокациях. Училась в элитной школе, все дети из очень хороших и интеллигентных семей, но то, что они, все по отдельности взятые, очень хорошие и милые девочки вытворяли, когда сбивались в кучу, так то, не передать словами.

То одна, а потом все сразу, приходят на урок физкультуры и все без лифчиков. Прыгают и специально так делают, что бы все видели, что они уже в форме, становятся женщинами и сиськи у них не только отрастают, но и прыгают, как мячики. Или, придут на уроки и перед самыми занятиями в туалете, все девочки класса снимали трусики, а потом, доверительно сообщали об этом одному из мальчишек в классе. И все занятия потом, мальчишки все время что-то теряли и лазали постоянно под парты, смотреть, а девчонки для них, еще и ножки свои раздвигали. А что было с одеждой. Она вспоминала, как буквально воевала с мамой, за каждый сантиметр длинны юбки. Мама не выдерживала и сдавалась. А однажды отец, всю их перебранку слушал, слушал, да потом, как дал ей! Да еще и коровой обозвал! И это все было в интеллигентной семье? А что уж о нас говорить, девчонках, фабричных родителей.

Ну, а потом, это вечное, неистребимое женское любопытство. Особенно все, что связано с сексом и любовными отношениями? Ну, разве же можно все это было осуждать? А вот, в какой форме все это выливалось, так это вот можно и нужно. Но о нас, расскажу, как — ни будь позже, а пока вспомнила, как я помирилась тогда.

Мы искупались и лежали рядом голышом. Маринка отвернулась, но все равно лежала рядом. Одна подстилочка была, на двоих. Я первой не выдержала.

— Маринка? Ты прости меня за вчерашнее. Хорошо? Я сама не знаю, как все так получилось. Ведь я же хотела только ей насолить за тебя. Заревновала я.

Маринка повернула голову и смотрит мне в глаза. Мы лежим так близко, что я даже вижу, что у нее в зрачках радужка в середине зеленая, а по краям серая. Очень красивая.