Джейн Дэвитт - Привяжи меня

Мысленно уцепившись за «один» — число словно помогало держаться, обещая еще девятнадцать точно таких же ударов, — Стерлинг вдруг понял, что приподнимает бедра и раздвигает ноги, молча умоляя об очередном шлепке.

Следующий оказался еще сильнее — как будто первый был проверкой — и Стерлинг тихо вскрикнул, когда легкое жжение усилилось. Чтобы удержать в уме «два», ему потребовалось время, а затем последовал третий удар, почти такой же по силе, как и второй, но так как нервные окончания стали чересчур чувствительными, более болезненный. Он снова вскрикнул, вспомнил, что надо считать, но при следующих ударах мозг словно отключился, сознание сосредоточилось на боли и секундах между ударами. Задница горела, горло саднило от вырывавшихся вскриков, голова кружилась.

— Сколько? — спросил Оуэн, когда Стерлинг готовился к очередному приливу боли, ждал ее.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы собраться и сообразить, что нужно ответить, но тут он понял, что сбился со счета. Было три, а потом, наверное, еще восемь.

— Эмм, одиннадцать? — попытался угадать он.

Оуэн сухо усмехнулся.

— Хорошо, что не я преподавал у тебя математику. Нет. Двенадцать. А это значит, что осталось?..

Поразительно, как трудно оказалось сосредоточиться, чтобы выполнить задачку, с которой справился бы и пятилетний ребенок. Происходящее заставило его надломиться — как физически, так и эмоционально — раздробило на множество неровных осколков, но не из-за болезненных, жалящих шлепков, а из-за стараний не поддаваться настойчивой пульсации члена, не кончить. Если он уже был возбужден, когда ложился Оуэну на колени, то сейчас все стало еще хуже. Он не мог описать свое состояние словами; он никогда, никогда раньше не был на грани оргазма на протяжении столь долгого времени. Никогда не осознавал, что сделает с ним простой запрет.

— Десять, — сказал он, и какой-то бунтарской частью рассудка пожелал, чтобы снова ошибся, и Оуэн добавил два удара. Стерлинг хотел еще. Это была пытка, и он не знал, как долго сможет сдерживаться, но боль, сладкая, обжигающая, такая долгожданная, того стоила.

И да, ему было любопытно, каким будет наказание, при одной только мысли об этом возбуждение становилось просто невыносимым.

— Десять, — повторил Оуэн строгим голосом, посылая озноб по спине Стерлинга. — Не сбивайся больше, Стерлинг. Сосредоточься, прошу тебя.

Следующие три удара пришлись на одно и то же место, Стерлинг просто не мог терпеть — на глазах выступили слезы. Перед глазами все расплывалось, слезы капали на пол, когда он зажмуривался. Еще два шлепка по тому же месту, и Оуэн перешел к другому, оставив в покое пульсирующую кожу.

Всего пять, значит, осталось столько же. После следующего удара Стерлинг резко втянул в себя воздух, а потом выдохнул, слезы потекли всерьез — он плакал. Пытался взять себя в руки, подавить всхлипы, но потерял всякий контроль — он не мог сдержать волну, которая росла годами. Хоть и с трудом, но Стерлинг продолжал считать удары той частью мозга, которая еще могла считать, так что когда Оуэн остановился и снова спросил:

— Сколько, Стерлинг?

Он ответил уверенно, хоть и слабым голосом:

— Де-девятнадцать.

Глаза все еще жгло от слез, член ныл . Не так, как плечо когда он его вывихнул — та боль была просто ослепляющей, перед глазами расплывались белые круги, у него даже откололся кусок зуба оттого, с какой силой он их стискивал. Сейчас он хотел кончить, кончить немедленно. Он так долго ждал, его ягодицы должны быть уже ярко-красными.

Нет, он не кончит. Не станет. Как бы больно ни было, как бы здорово он себя ни чувствовал, Стерлинг был упрям и не собирался позволять себе кончить.

Последние три удара были ничуть не менее болезненными, даже несмотря на то, что дело близилось к концу; Стерлинг тяжело дышал через рот, слезы продолжали течь, губы пересохли, член все так же сочился смазкой. От острой боли последнего удара его член предостерегающе дернулся, но Стерлинг не стал ждать, чтобы увидеть, что случится — он без разрешения вскочил с колен Оуэна и обхватил пальцами основание члена, с такой силой сжимая, чтобы не кончить, что застонал.

— Простите, — выдохнул он. — Простите, мне надо было…

Оуэн ничего не сказал, и это молчание подействовало на Стерлинга как ведро холодной воды на голову, чуть успокоив возбуждение и превратив желание «сейчас-сейчас-сейчас» в просто «скоро» . Никакого одобрения или укора, Оуэн просто смотрел на него, слегка нахмурившись и прищурив глаза. Молчание затянулось, а потом Оуэн поманил Стерлинга пальцем.

— Ложись обратно, — сказал он, и стало совершенно ясно, что Оуэн им недоволен. Но когда Стерлинг, наскоро вытерев мокрое лицо, подчинился — тело требовало разрядки, мышцы протестовали, не желая возвращаться в положение, в котором находились так долго, — Оуэн прижал прохладную — левую — ладонь к коже, которая сейчас должна была быть ярко-красной, забирая часть жара, а правой — горячей и шершавой — погладил Стерлинга по бедру.

— Я знаю, почему ты это сделал, и я признателен за твои старания выполнить мой приказ и не кончить без разрешения, но никогда больше так не поступай. — Оуэн улыбнулся; Стерлинг услышал улыбку в его голосе. — Ну а если не принимать во внимание эту ошибку и твою неспособность считать, тебя было приятно шлепать. Спасибо.

Стерлинг почувствовал, как на лице расцветает ответная улыбка, хотя ему пришлось еще раз вытереть ладонью слезы. Он неосознанно боялся, что ведет себя неправильно — было приятно знать, что он не облажался так уж сильно. Он дрожал, задница ныла нещадно, а член — чуть послабее теперь, когда адреналин слегка схлынул.

— Вам спасибо, — сказал он, впервые чувствуя себя настолько кому-то благодарным. Горло саднило от криков и всхлипов, нос был забит, и боже, он чертовски устал. Хотелось соскользнуть с колен Оуэна, свернуться калачиком на полу и заснуть прямо здесь.

Мягко хлопнув Стерлинга по заду, Оуэн убрал руки.

— Ложись на кровать лицом вниз. Тебе нужно прийти в себя и успокоиться.

То, как он переполз с колен Оуэна на кровать, больше походило на неловкое карабканье, чем на грациозную смену позиций, но Стерлингу было все равно. Он вытянулся на хлопковом покрывале, наслаждаясь его мягкостью, и ощутил, как спружинила кровать, когда Оуэн встал.

— Я вернусь через минуту. Принесу тебе «Колу». Тебе нужен сахар.

Перед уходом он развязал узел шарфа на запястье, сложил его и сунул в ладонь Стерлинга. Тот стиснул шелковый квадратик так, словно это была рука Оуэна, чувствуя, как нежная ткань щекочет шершавую кожу его пальцев.

Ему было так хорошо . И плевать, что он все еще возбужден и понятия не имеет, когда Оуэн позволит ему кончить — да, его член болел, и наверное, так будет еще долго, но всем частям его тела — даже ноющей заднице — было хорошо. Стерлинг был расслаблен так, как будто все напряжение, никогда не оставлявшее его, растаяло, оставив мышцы вялыми, ленивыми и тяжелыми, а ведь он даже перестал осознавать, что был постоянно напряжен.