Феликс Аксельруд - Испанский сон

Потом настал август. И мы поехали.

— Этот момент я помню хорошо, — заметила Вероника.

— Да. Это путешествие оказалось самым ярким впечатлением, наверное, за всю мою жизнь, предшествовавшую Барселоне…

— Значит, первоначально вы с Сашей ехали всего лишь на один год, — задумчиво сказала Вероника. — Припоминаю… Но ты прожила там целых пять лет! Почему же вы не вернулись как планировали? Я думала, секрет откроется по ходу твоего рассказа, но вижу, до него еще далеко.

— Так получилось, — сказала Ана. — Вначале мне предложили еще год, а Фил не возражал (возможно, все по тем же обстоятельствам); потом Саша поступил, а мне еще раз предложили, и я осталась как бы при ребенке… а потом нам и вовсе понравилось так жить. Было трудно, но красиво. Я уже говорила тебе — открывать всякий раз друг друга заново…

— Да.

— Ты не хочешь — в постельку? на улицу?

— Нет пока. И ты так и не рассказала мне серию.

— Почему? Я же рассказала, как мы собирались?

— Какая-то нехорошая серия. Тревожная, дерганая.

— Такова жизнь…

— Сериал не должен в точности отражать жизнь. То есть он, конечно, должен отражать, но должен быть каким-то красивым, романтическим.

— Ну, я уж не знаю… Я рассказываю как могу…

— Не надо! До того у тебя все получалось прекрасно.

Ана задумалась.

— Ну, давай я сделаю ход конем. Давай расскажу тебе… э-э… пизод из своего будущего пребывания. Не знаю, потянет ли он на серию — уж больно короток, — но зато он вполне красивый и романтический; и вообще он из таких пизодов, которые не забываются никогда.

— Очень хорошо… но почему ты говоришь «пизод»?

— А как надо говорить?

— «Эпизод».

— Ах, да. У испанцев есть манера ко многим словам добавлять впереди буковку «э», например эскала, Эстефания и так далее, вплоть до самого слова España; поэтому, возвращаясь к русскому, я нет-нет да и отброшу ее. Так что — мне рассказывать?

— Ага.

— Как-то раз, — сказала Ана, — один мой коллега и друг, по имени Пако, то есть Франсиско, оказал мне услугу — не очень большую, но и не такую уж маленькую. И я стала раздумывать, как бы его отблагодарить.

Несмотря на различие в менталитете, способы выражения благодарности у простых испанцев несколько напоминают наши, российские. Поставить бутылку, например, или денег дать — это слесарю; женщине — цветы; чиновнику — фигурально выражаясь, борзых щенков… ну, и конечно, универсальный прием — сводить в ресторан.

Однако мы с Пако вместе работали и были близки… но почему так напряглось твое тело? Во-первых, тебя тогда не было, я хочу сказать, что мы с тобой не были любовницами тогда, а во-вторых, я говорю о духовной, платонической близости. Иной и быть не могло. Во-первых, мы уважали друг друга, а во-вторых, он был безнадежно, смертельно влюблен, и я знала это; кроме того (хотя признаваться в таком и не очень приятно), он был изрядно моложе меня.

Незадолго до того я оказала ему услугу, и он пригласил меня в ресторан… а может быть, и наоборот — я уже точно не помню. Мы много раз оказывали друг другу услуги и поэтому ходили в ресторан почти систематически. Ясно, что на этот раз мне захотелось сделать ему сюрприз, отойти от этой унылой ресторанной обыденности. И я пригласила его на концерт, да не кого-нибудь, а самого Пако де Лусия. По деньгам — даже дороже, чем в ресторан.

Концерт проходил в зале имени Мануэля де Фалья… это наверху, близ Альгамбры. Мы немножко припозднились: во-первых, я должна была по дороге купить себе веер и никак не могла найти, а во-вторых, Пако очень плохо водит машину и в результате запутался в переулках с односторонним движением. Слышала бы ты, как он ругал эти переулки! Короче говоря, когда мы наконец добрались, все парковочные места были уже заняты, и Пако поставил машину поодаль, вдоль какой-то боковой железной ограды. Как раз это обстоятельство, на первый взгляд вовсе малозначительное, оказалось существенным для моего рассказа и, возможно, судьбоносным для Пако.

Потому что когда мы после концерта покинули зал и, потрясенные, двинулись к машине вдоль железной ограды, дверь в этой ограде, прежде бывшая закрытой и вообще нами не замеченная, неожиданно оказалась распахнутой настежь. Мы недоуменно переглянулись и посмотрели вовнутрь этой двери.

Там звучала негромкая музыка, благоухало цветами и жареным мясом. Круглые столы, освещенные настоящими свечами, ломились от еды и питья. Человек восемьдесят, не меньше, с бокалами в руках прогуливались между столами, ведя неторопливые разговоры. Дамы были в вечерних туалетах. Мужчины были в смокингах. Это был настоящий светский раут.

Я вопросительно посмотрела на Пако. Лицо его сделалось целеустремленным; я неожиданно вспомнила, что после работы никто из нас не успел даже легонько перекусить — все содержимое наших желудков составляла парочка чуррос, что мы схряпали в поисках веера. Да и те-то, наверно, уже успели перевариться; во-первых, чуррос еда нетяжелая, а во-вторых, музыка Пако (де Лусия) в смысле активности захватывает весь организм.

Ноги сами занесли нас в ворота. Прежде чем я успела сама для себя оценить уместность нашего как бы вторжения, к нам подскочил официант — в ливрее, в белых перчатках, чуть ли не в парике — и распростер перед нами огромный круглый поднос с аперитивами. Что оставалось делать? Мы взяли по бокалу, уж не помню чего — помню только разноцветную сладкую крошку на верхней грани стекла, да еще ломтик лимона, вполне обычный.

Я посмотрела на нас с Пако взглядом со стороны. Конечно, мы были одеты не в джинсы — мы все же посещали концерт; сообразив это, я вспомнила о веере и тут же достала и раскрыла его. С веером и с бокалами в руках мы уже были как бы не совсем с улицы, однако контраст между нашими одеждами и одеждами тех был все же слишком велик. Поняв это, я приуныла.

«Пако, — тихо спросила я, — нас не вытурят?»

«Tranquilo, chica, — сказал мой спутник тоном вполне уверенным, — то есть не беспокойся, крошка… Нужно только узнать, кто здесь вообще».

Он вступил в быструю беседу вначале с очередным официантом, потом уже с кем-то из гостей, потом еще с кем-то, и еще… и ровно через пять минут мы были знакомы с четвертью присутствующих, и все дружно удивлялись, что я только что из России, но уже могу связать по-испански пару слов. Несколько гостей, как и мы, уже после нас прибыло с концерта; внимание присутствующих переключилось на них. Поговорили о Пако (де Лусия), о музыке. Потом разговор зашел о погоде. Мне показалось, что люди вокруг говорят о погоде несколько дольше, чем это принято, когда больше не о чем говорить.

«Пако, — тихо спросила я, — они не издеваются?»