Портия Коста - Плоть

– Боюсь, сэр, что моя чувственность… или ее отсутствие… это совсем не ваше дело. – Беатрис снова попыталась представить стальной стержень у себя в кор сете, но безуспешно. Она ненавидела это язвительное создание, известное тем, что добивается любой женщины, какую только пожелает. Однако собственное тело предало ее, томясь по нему, стремясь прильнуть к его телу, слиться с ним воедино. Попытки Беатрис совладать с собой чрезвычайно утомляли ее. Состояние приближалось к критическому. – А теперь, если вы позволите, я вернусь к брату.

– Но я же вас не держу. – Ритчи мягко рассмеялся, щекоча своим хрипловатым смехом ее нервные окончания и раздражая самые чувствительные участки тела. – Разве что здесь. – Он медленно провел большим пальцем по эротической карточке, задержавшись на груди и бедрах.

Ошеломленная подобным поведением, Беатрис подняла было руку, чтобы ударить его, но здравый смысл в очередной раз одержал верх. Этот мужчина вопиющий подлец, и пребывание Беатрис в его обществе давало ему именно то, что он хотел получить. Лучшее, что можно было сделать в подобной ситуации, – это уйти, и немедленно.

– Желаю приятно провести вечер, мистер Ритчи. – Беатрис сделала шаг вперед, чувствуя себя так, будто переходит вброд болото. И как это она до сих пор не припустилась бегом?

– Подождите минутку, мисс Уэверли! Позвольте мне, по крайней мере, пригласить вас на танец!

Беатрис бросила взгляд на танцевальную карту, свисающую на ленточке с ее запястья.

– Боюсь, что это невозможно. Моя танцевальная карта уже заполнена.

Эти слова словно разрушили чары, и она зашагала прочь, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не сорваться на бег, точно умалишенная.

Беатрис не стала оглядываться. Нет, она не доставит Ритчи такого удовольствия!

Перед мысленным взором ее все еще стояло то, как он ласкает ее фотографию.

Эдмунд Эллсворт Ритчи не последовал за Беатрис Уэверли. Он не мог. Все, что ему оставалось, – это наблюдать за тем, как она удаляется от него. Плечи ее при этом почти явственно содрогались от негодования, а спина была очень напряжена. Наблюдая за тем, как Беатрис пробирается через толпу весело болтающих гостей, оставляя после себя едва ощутимый аромат ландыша, и бледный подол ее платья колышется вокруг ее ног, Ритчи чувствовал жар сжигающего его тело пламени.

Даже если бы он и мог пошевелиться, то не стал бы этого делать, потому что его мужское достоинство затвердело, точно шомпол, стоило ему увидеть Беатрис, и теперь превратилось в большой бугор у него в брюках. У него, конечно, имелась определенная репутация, но оказаться замеченным с такой мощной эрекцией на светском балу было чересчур рискованно даже для него.

Видела ли сама Беатрис то, как он отреагировал на нее? Она не смотрела ему на ширинку, да и какая хорошо воспитанная молодая девушка поступила бы подобным образом?

Все это подтвердило его подозрения. Несмотря на то что у него имелись снимки, на которых она распростерлась обнаженной на звериной шкуре, прижимая свою изящную ручку к промежности, он никак не мог избавиться от мысли, что в действительности она вовсе не была столь сладострастной и свободомыслящей, как можно заключить по ее позе.

«Кто же ты такая, моя Беатрис? Жаждущая наслаждений сибаритка или девственная весталка? [2] Весталка – жрица в храме богини Весты в Риме, давшая обет целомудрия. Как бы то ни было, ты все, о чем я только мог мечтать. И даже больше».

Ритчи не мог решить, какая из двух ипостасей возбуждала его больше, но в чем он был абсолютно уверен, так это в том, что Беатрис Уэверли околдовала его. Он попал под власть ее чар в тот самый момент, как впервые увидел фотографию, которая сейчас снова была спрятана во внутреннем кармане фрака. Встретив же эту девушку во плоти, восхитительно живую и энергичную, он почувствовал, что власть ее над ним стала в тысячу раз сильнее.

Пачка фотографий некоторое время тайно циркулировала в его клубе, не вызывая ни у кого особого интереса, до тех пор пока Ритчи не попросил своего друга дать ему одну.

Чувство шока, испытанное им при виде этого снимка, было сравнимо с ударом одновременно в голову, сердце и живот. Он был до немоты поражен утонченной красотой обнаженной женской плоти, но не мог до конца понять, чем же она его так заворожила, ведь за свою жизнь он повидал немало подобных фотографий. Шок превратился в возбуждение, а возбуждение – в навязчивую идею. Ритчи решил, что ему нужно лично встретиться с Беатрис Уэверли, чтобы освободиться от довлеющего над ним заклинания, но теперь он понимал, что все виденное им на снимке стало явью.

Ее оживленное лицо не обладало классическим совершенством черт, присущим некоторым светским львицам, за которыми Ритчи ухаживал в прошлом. Мисс Уэверли оказалась даже не такой утонченной, какой показал ее снимок. Было в ней что-то дикое и необузданное, чему он не мог дать определение и о существовании чего она сама даже не подозревала. Цвет лица Беатрис оказался сливочного оттенка, а волосы огненно-рыжего цвета, на который раскрашенная вручную фотография лишь слегка намекала. Ритчи не стал бы заходить так далеко, утверждая, что она вульгарна или груба – совсем наоборот, но она казалась переполненной здоровьем и энергией, а возможно, и желаниями, которых, как это ни печально, были лишены более деликатные и воспитанные в идеальных условиях девушки.

«А ее тело, – подумал он, – ах, боже, ее ароматное тело!»

Как же ей удавалось выглядеть столь эротично и притягательно в своем старомодном и явно старательно перешитом вечернем платье? То был результат вовсе не ношения корсета и прочих бесчисленных женских штучек, хотя Ритчи и был хорошо осведомлен о том, что женщины надевают под платья.

Нет, в случае Беатрис Уэверли притягательность являлась следствием ее женской сущности: ее темно-зеленых глаз, свирепого, как у амазонки, выражения лица, того, как она вскидывает голову и ахает от удивления, когда он провоцировал ее.

«Я заставлю тебя задыхаться, мисс Уэверли, в этом можешь не сомневаться. Даже если ты все еще и сердишься на меня, потом ты будешь радоваться, что позволила мне это».

Ритчи потянулся было к подносу подошедшего к нему лакея, намереваясь взять бокал шампанского, но рука его застыла в воздухе. Он был настолько выведен из равновесия, что вряд ли это можно было поправить пенистым французским напитком.

– Принесите мне стаканчик виски. – Собственный голос показался ему странным, будто он и в самом деле страдал от сильнейшего удара. Слуга же, похоже, не заметил ничего подозрительного и поспешил исполнить его поручение.

Наблюдая за толпой увешанных драгоценностями дам и безупречно одетых мужчин, Ритчи вдруг подумал о том, что видит всего лишь изображения на экране. Это не настоящие люди, но лишь картинки, подобные тем, что он видел на демонстрациях господина Ле Принца в Лидсе пару лет назад.