Анаис Нин - У страсти в плену

Встреча происходила в деревянном доме вдовы. Было тепло, все двери оставались распахнутыми и сквозь них вдалеке виднелись холмы. Был какой-то праздник, и поэтому дом был окружен факелами. Возможно, что напуганное этим и неспособное выбраться из круга огня какое-то маленькое животное проникло в дом. Через две минуты благородная пожилая леди стонала и корчилась в своем кресле. С ней началась истерика. Позвали слуг и врача. Хозяйка и доктор закрылись в комнате, и когда врач затем вышел, он нес в руках чанчиквито. Зверек выглядел измученным, как будто его экспедиция к даме едва не стоила ему жизни.

Эта история про зверька, который запускает мордочку между женских ног, напугала Лауру. Она боялась тронуть это место даже пальцем. Но благодаря той же истории она узнала, что у женщины между ног достаточно места для того, чтобы туда просунулась мордочка животного.

Однажды во время каникул, когда она играла на лужайке с подругами, и в приступе смеха упала на траву, большая полицейская собака подбежала к ней и стала обнюхивать ее одежду и просовывать нос между ее ног. Лаура закричала и оттолкнула пса. Но прикосновения собаки не только напугали, но и взволновали ее.

А сейчас Лаура лежала на широкой низкой кровати со смятой юбкой, растрепанными волосами, с размазанной по губам помадой. Возле нее лежал крупный, в два раза больше ее ростом, человек, одетый, как рабочий, в вельветовые штаны и кожаную куртку.

Она слегка приподнялась, чтобы рассмотреть его. Она увидела высокие скулы, очерченные так, словно он все время смеялся, глаза также слегка сощуренные, словно в усмешке. Он был непричесан и имел небрежную манеру закуривать.

Жан был художником, всегда смеявшимся над работой, над голодом, над рабством, над всем на свете. Он предпочитал быть бродягой, но не терять свободы. Он ложился спать тогда, когда хотел, и рисовал лишь тогда, когда страсть к работе одолевала его.

Комната была заставлена его картинами, валялись палитры. Он попросил, чтобы Лаура позировала ему, и начал увлеченно писать ее, не думая о самой Лауре, а воспринимая только форму ее головы, линию ее шеи, слишком миниатюрной и потому придающей облику Лауры пугающую хрупкость. Лаура лежала на кровати откинувшись и, позируя, смотрела на потолок. Дом был очень старым, с облупившейся краской и надорванными обоями. Глядя на неровности штукатурки, Лаура обнаружила, что в линиях трещин ей видятся разнообразные фигуры. Она улыбнулась, и сказала Жану:

— Когда ты кончишь, сделай для меня рисунок. Там уже что-то нарисовано, посмотри, может, ты увидишь то же самое, что и я…

Заинтересовавшись словами Лауры, Жан бросил работу. Он как раз подошел к той неприятной и трудной для него стадии, когда нужно было приступать к прорисовке рук и ног, а они редко ему удавались, и потому он часто окутывал их в какое-то бесформенное облако, в белую пелену, словно руки и ноги были увечны, и он хотел их скрыть, или просто оставлял только тело, — без ног, способных убегать, без рук, способных ласкать.

Жан стал рассматривать потолок. Он тоже лег на кровать, рядом с Лаурой, и с любопытством стал искать фигуры, которые увидела она, стараясь следить за линиями, которые она ему показывала.

— Смотри, смотри, вон там… Видишь, на спине лежит женщина?

Жан приподнялся, потолок над углом был очень низок — это был чердак — и стал водить по штукатурке углем. Сначала он набросал голову женщины и ее плечи, затем он обнаружил и пририсовал очертания ее ног, нарисовал на них и пальцы.

— Юбка, юбка, я вижу юбку, — сказала Лаура.

— Она вот здесь, — откликнулся Жан, рисуя юбку, которая явно была отброшена в сторону, почему ноги и бедра оказались голыми. Затем Жан занялся порослью межножья, вырисовывая волоски тщательно, словно траву, стебелек за стебельком, и добавил необходимую деталь у сходящейся линии ног.

И вот появилась женщина, бесстыдно разлегшаяся на потолке, и Жан смотрел на нее с еле заметным огнем возбуждения, которые Лаура обнаружила, заглянув в его ярко-голубые глаза. В ней проснулась ревность. Чтобы отомстить за то, как он смотрел на женщину, она сказала:

— Я вижу рядом с ней маленького зверя, похожего на поросенка.

Прищурившись, Жан стал внимательно смотреть, пытаясь найти его, но ничего не обнаружил. Он начал рисовать наугад, и скоро из грубых трещин возникла собака, которая взбиралась на женщину. Последним штрихом угля он добавил ножеподобный собачий орган, почти касающийся лона женщины.

— Я вижу еще одну собаку, — сказала Лаура.

— А я не вижу, — сказал Жан и лег в изнеможении на кровать, чтобы полюбоваться рисунком. Лаура же встала и принялась рисовать еще одну собаку, взбиравшуюся сзади на собаку Жана в самом классическом положении: косматая голова пса была похоронена в задней части второй собаки, как будто одна пожирала другую.

Затем при помощи все того же угля Лаура принялась выписывать мужчину. Во что бы то ни стало ей нужен был на этой картине мужчина. Мужчина, чтобы смотреть на него, пока Жан смотрит на женщину со сброшенной юбкой. Она стала осторожно рисовать: линии не могли быть произвольны, а если бы они оказывались слишком верными и соответствовали контурам штукатурки, то получалось бы дерево, куст или обезьяна. Но постепенно у нее получился торс мужчины. Правда, мужчина был без ног и его голова была слишком маленькая, но все это ничего не значило перед величиной его фаллоса, который, как было совершенно очевидно, находился в агрессивном состоянии. Мужчина наблюдал за собаками, совокупляющимися над женщиной. И тут Лаура успокоилась и легла. Они смотрели на рисунок, смеялись, и в это время Жан, рукой, которая все еще была в сухой краске, начал ласкать ее под юбкой, словно рисовал там, дотрагиваясь до каждого изгиба, любовно скользя вверх по ногам, не забывая обласкать каждый сантиметр поверхности ее тела.

Ноги Лауры были слегка сжаты вместе, как ноги женщины на потолке, ступни расставлены, как у балерины, поэтому, когда Жан коснулся бедер и хотел проникнуть меж ними, он должен был раздвинуть их силой. Лаура нервно сопротивлялась, словно хотела оставаться той женщиной на потолке, слегка раздетой, с закрытым входом, сжатыми ногами. Жан постарался размягчить эту ее жестокость и твердость и, с необыкновенной нежностью и настойчивостью, стал совершать ладонью волшебные круги по ее плоти, как будто хотел заставить кровь Лауры пульсировать быстрее и быстрее. Продолжая смотреть на женщину, Лаура открыла ноги. Что-то коснулось ее бедер, — так же, как бедер женщины на потолке касался крепкий орган собаки, и Лауре почудилось, что и над ней — два совокупляющихся пса. Жан увидел, что она не чувствует его, что для нее существует лишь изображенное на потолке. Он тряс Лауру сердито, словно собирался наказать ее, а затем вошел в нее, овладел ею с такой долгой и упрямой силой, что она принялась умолять оставить ее, но он не останавливался и продолжал.