GrayOwl - Звезда Аделаида - 1

Но братья услышали его.

На счастье, боги, взяв человеческую жертву, смилостивились над солдатами Кесаря - воду нашли быстро.

Это был вполне безопасный родник, из которого яркими, переливающимися на солнце сотнями красок, брызгами била ключевая вода, обжигающе холодная. Нашедшие источник легионеры протрубили особым образом, давая знать всем остальным, что вода есть, умылись сами и напились из источника, а после вернулись на привал, оказавшийся, если идти прямо, а не блуждать, весьма близко и взяли злополучный чан, доложившись военачальнику об удачной находке.

Они ушли с тем же чаном, на который боги не разгневались, раз не утопили вместе с ромеем Сципионом за водой, а остальные легионеры, разбредшиеся по луговине и некоторые, даже зашедшие в ближайший лес, конечно, недалеко, ведь лес - прежде всего опасность, стали стягиваться к привалу. Подошли все довольно скоро. Толпа шумела, дожидаясь такой желанной воды.

Бык был уже прожарен настолько, чтобы его можно было есть - на привалах никогда не прожаривали крупные туши до конца потому, что это заняло бы вдвое больше времени, а надо было поторапливаться с трапезой.

Наконец, дотащили чан с водой, стали наливать её друг другу в подставленные ладони, чтобы напиться и смыть дорожный пот с лиц.

Двое «поваров» легко разделали острыми пуго тушу быка на примерно равные части, но большие достались Малефицию с сыновьями.

Квотриус, изголодавшийся после непривычно скромной домашней трапезы, в отличие от мерно, как лошадь, жующего Малефиция, впился зубами в исходящее соком и кровью мясо, жадно отрывая от своей доли большие куски и не особо-то и разжёвывая их крепкими белыми зубами, быстро расправился с едой, закусив лепёшкой.

Северус пообкусывал прожаренное, мягкое мясо, потом от голода принялся за менее приемлемые, жёсткие для его вечно больных зубов и слабых дёсен, куски плоти с кровью и понял, что это далеко не то же самое, что бифштексы с кровью, которые так хорошо готовили домашние эльфы в Гоустл-Холле. Поэтому Снейп принялся опять за хлеб, съев три лепёшки, к неодобрению Малефиция, который видел, что сын практически остался голоден - ну что такое для воина какие-то три лепёшки и огрызки мяса?

Квотриус жадно смотрел на несъеденное мясо, но Северус был поглощён хлебом и не замечал его взглядов. Тогда Малефиций спросил у наследника и Господина дома:

- Сын мой высокорожденный Северус, ежели ты предпочитаешь еду колонов еде воинов, то не отдашь ли ты остальное мясо брату твоему - бастарду?

- С перевеликим удовольствием. Вкушай, Квотриус, ежели не противно тебе обмусоленное и обслюнявленное мною, непрожаренное для моих кариозных зубов, мясо, - подколол возлюбленного брата Северус.

Сам он при этом встретился с благодарными глазами Квотриуса и неожиданно улыбнулся «бастарду», послав ему явно игривую улыбку.

Квотриус шумно вздохнул в ответ, стыдясь выказывать свои чувства при отце и, молча, встав с земли и поклонившись Северусу, принял обглоданный кусок.

-О, от тебя, брат, даже сама кость покажется мне сладкой, - вполне серьёзно ответил Квотриус.

Северус же, видя смущение брата, послал ему ещё одну, многообещающую улыбку, а потом указательным пальцем, глядя прямо в глаза жующему брату, обвёл контуры своих губ, отчего Квотриус не сдержал полувздоха, полустона, даже перестав есть. Он томился страстью, неизрасходованной за два - о, всего два часа любви - и предшествующих ей лёгких, но многочисленных ласк и лобзаний.

Он и в пути старался не смотреть на брата лишний раз, чтобы ненароком не восстала плоть его, неудовлетворённая до основания предутренними занятиями, но спина Северуса в квадриге постоянно маячила перед глазами, напоминая о том, что проделывал высокорожденный брат с ним, когда Квотриус закинул ноги на этой прямую, гордую сейчас спину.

Сейчас же сам Северус затеял жестокую игру с ним, Квотриусом, и он возбудился, встал, прикрывая руками выпуклость на тунике, выглядывавшей из-под доспехов, неловко поклонился отцу и брату и скрылся в ближайших кустах, но было в них лишь лёгкое шевеление, будто бы прошли их насквозь и… тишина.

Квотриус вернулся со счастливыми глазами на сдержанном, спокойном лице, нагло возлёг на покрывале, расстеленном, вообще-то для отца, и только тут Малефиций с удивлением заметил, абсолютно мокрый подол туники, видневшийся из-под доспехов и, видимо, немного выше панциря, и такие же мокрые ноги младшего сына в защитных поножах и высоких ботинках. С туники и ног на покрывало весело стекала речная вода, пахнущая ряской и немного отдающая по жаре приятной свежестью.

- Что это с тобой, сын мой - бастард Квотриус? Неужто после всего случившегося тебе захотелось залезть в реку, где утоп твой собрат по оружию? И как ты не подумал о том, что

из-за твоей… невоздержанности войско лишилось бы не простого легионера, но всадника наследственного?

Недоволен я опрометчивостью твоей, сын мой незаконнорожденный, ибо утопнуть мог ты также, как и…

А-а, что говорить с тобою, помеченный, как раб.

- Молю, не гневайся на меня, высокорожденный патриций, полководец и отец мой. Я хотел лишь омыть руки в реке, стоя на берегу, но оказался он скользким, и провалился я по пояс, а ноги мои были все в тине. Я потом долго смывал её.

- Да ты просто перегрелся, Квотриус, так и скажи что тебе захотелось помочить ножки.

Северус снова подпустил шпильку, невзирая на то, что Квотриус полез в холодную воду, чтобы избавиться от преследовавшего его пол-дня и всё долгое утро возбуждения, тихого, терпеливого, зудящего, ноющего, а когда Северус стал заигрывать с ним, Квотриусом, внезапно вспыхнувшего с новой силой.

Квотриус посмотрел на старшего брата счастливыми и немного пьяными от этого счастья освобождения от вожделения к брату без ненужной сейчас мастурбации, всё вспоминая ночь, когда Северус так возбуждающе стонал, вздыхал, даже кричал, всё время двигаясь в нём, брате, и доставляя им обоим неописуемое, божественное наслаждение. Таковым было оно, что он, брат - бастард, взлетел высоко над землёй без крыльев, видел и небо, которое становилось близким, и далёкую землю внизу и даже море на горизонте.

Теперь, после «купания», Квотриус мог позволить себе роскошь вспомнить об этой ночи, равно, как и о других, менее пламенных, но всё равно прекрасных, начиная с первой. Тогда Квотриус впервые взял в рот пенис, и этот пенис принадлежал его высокорожденному, такому горделивому и неприступному днём старшему брату, ночью же оказавшемуся нежнее шёлка и прекраснее, нежели парча - всё привозные ткани драгоценные из стран восточных, далёких, каковой, далёкой, неромейской, была и внешность высокорожденного то ли брата, то ли наследователя рода… там, во времени дальнем.