GrayOwl - Звезда Аделаида - 2

Зато Х`оэрру - Горра пришлась по нраву высокорожденному отцу ещё даже при матери Квотриуса, Госпоже наложнице Нине, или как сын называл матерь свою, не смирившись с её крещением - Нывгэ, что Нину страшно бесило. А это было не по-христиански. Получался какой-то замкнутый круг.

Родители - высокорожденные отец и мачеха встали сегодня уже, когда вовсю грело дневное светило Сола, а снег, казавшийся вчера карой небесной Юпитера, за какие-то грехи обрушившемся на семьи Сабиниусов, Снепиусов и их многочисленных гостей, таял робко, как и положено первому, слишком раннему покрову земли. Очевидно, что высокорожденный отец задержался в доме Сабиниусов почти до утра, забавляясь либо с мачехою, либо, если дошло веселие и до этого, то с другими высокорожденными патрицианками - чужими супругами.

Хотя мачеха с утра была зеленее пожухшей, осенней травы, когда она уже покрывается изморозью, и всё жаловалась на сильные, скручивающие боли в районе живота.

И высокорожденный отец сейчас, наверняка, вовсе не в духе из-за дневного, позорящего его с супругой, просыпания. Значит это только одно - сколько бы пряжи ни успела насучить Адриана, хоть прибегая для этого нехитрого занятия к магии, чтобы напрясть побольше, свёкор будет зол на неё из-за ранения рабыни - своей самой большой, несравненной любимицы.

Верно, Фортуна, хоть и припоздала несколько, но решила улыбнуться любящим братьм. И вот - Адриана, вскочившая со приступочки лесенки и тут же упавшая на колени, с ужасом в глазах и нелепою поспешностию ползёт по полу библиотеки, и вот она уже вручает Квотриусу волшебную палочку возлюбленного брата Северуса.

Однако не только за ней пришёл младший брат, но хотел он отвести дрянную жёнку к болящему по её вине супругу да так, что не может уже с ложа подняться, совсем обессилел от потери крови и невероятно сильной боли. Жизнь Адрианы - вероломной, покусившейся на убийство даже! - теперь оценивалась только покойным ростом и развитием во чреве её чудесным, волшебным, не иначе, как образом, зачатого высокорожденным братом плода - столь необходимого роду Снепиусов будущего наследника - мага, чтобы началась династия волшебная в семействе.

Пора бы уже, пора бы доказать этой шлюхе, коя, наверное, сама повелела кровям своим отойти в столь… подходящий момент, жестокую вину её. Выставлялась женщина до броска пуго словно бы невинностию самою, обыкновенною молодою матроной. Ведь Квотриус искал Адриану сначала в опочивальне брата, думая, надеясь, что она уже проснулась после глубокого, во всех смыслах удовлетворенная, пробежал он по коридору и не заметил грязной путаны в библиотеке - самом почитаемом им месте в доме после… собственной опочивальни, где они с братом предавались любовным утехам.

Видел он и кровь на простыне супружеской, но ни туники ректа на полу, ни измятого венка Северуса, не сняв коего, прямо-таки завалила его, сопротивляющегося до конца, на ложе Адриана, не узрел. Ибо рабыни прибрались в опочивальне возлюбленного паче жизни брата, впервые осквернённой женщиною да какою нескромною!

Неужли брат, северный ветер переменчивый, снизойдёт хоть ещё раз до жены своей, не в меру похотливой? Нет, она же понесла, а, значит, по ромейским законам, к коим привык уж высокорожденный брат и наследник, не притронется он к супруге ради спокойствия дитяти во чреве её.

Превелико зол был Квотриус, и не за себя, а за брата пострадавшего тяжко, за неудачу в их любовном единении, лишь обещавшем начаться. А ведь должно оно было быть воистину неповторимым, неизъяснимым и прекрасным, превосходным. Ещё бы, это было бы первое, самое сильное по мощи, в него вложенное, соитие волшебника сильнейшего, мага могучего, заключившего самого Уробороса в кольцо и мага Стихий.

О, сколько наслаждения ласками горячими и обменов магическими, неизмеримыми силами могло бы произойти, если бы… не она, эта злая знахарка, это её колдовство! Знать, заснула она позже вымотанного Северуса, и у неё, удовлетворённой сполна, как раз хватило силы колдовской, дабы наложить сие заклятие, а скорее проклятие на братьев.

Одно лишь утешало полукровку - сейчас ведьма злая снимет проклятие своё страшное с возлюбленного брата, и он перестанет истекать кровью, а, значит, они смогут продолжить начатое. Хотя… Для придания сил Северусу надо будет, необходимо будет обязательно произнести то, Оживляющее, сложное в произношении слово. А если не восхочет брат больше любить его, Квотриуса, сейчас, когда до пира осталось столь немного времени, есть и иная возможность забыться, по словам высокорожденного брата.

Накуриться, так называет это вдыхание и выпускание дыма изо рта брат любезный, впервые в жизни этих ароматных трубочек, из-за которых приходят мысли нестройные, словно облечённые в выдыхаемый горький дым, особенно для новичка, только что и сделавшего, что научившегося курить.

Для этого - успокоения и наслаждения - и воскуряет Северус трубочки эти во множестве, а ещё для спокойствия душевного, которое им сейчас так пригодится.

И станут помыслы вымыслами ненастоящими, потеряется боль и унижение реальности, ибо отныне на общих трапезах возлежать Квотриусу вослед ненавистной Адриане, как занимающей место ошую Господина дома и, главное, супруга своего пред богами и людьми.

Северус пообещал брату своему возлюбленному научить курить их, «эрзацы». И слово-то какое-то словно не из истинного языка Севруса - англского. Действо сие давно уже было желанным брату - бастарду, но всё не совершённым из-за чрезмерной робости его. Не осмеливался брат младший попросить высокорожденного брата о воскурении вместе с ним, полукровкой, а думал лишь, что из этих быстро истлевающих трубочек черпает свою магию Северус.

А ведь так сильно, до сосания под ложечкой хотелось этого Квотриусу ещё с самого первого вдыхания горьковатого, такого вкусного дыма опьяневшим с непривычки и усталости от ышке бяха тогда ещё недоступным, высокомерным, но уже тогда, полтора месяца назад - и только-то! - возлюбленным и желанным братом.

Квотриус даже не удивился, что в многочисленных одеждах, скорее всего, замотанный в зону, но так, чтобы было легко достать, был у Адрианы кинжал. Но его насторожило то, что она достаточно, относительно хорошо владела этим оружием. Для глупой женщины, конечно. Потому и увернулся так легко полукровка от нацеленного оружия, летевшего, однако, с небольшим замахом слабой женской руки, а потому - медленно для него, закалённого в боях всадника, где стрелы, дротики и камни из пращей осыпают тебя со всех сторон, и если бы не щит… То не быть живым Квотриусу, сие уж наверняка. Никогда не терял щита Квотриус, никогда не отбрасывал его прочь.

Но ведь… Такая женщина может же и отомстить мужу своему за «неверность», каковой считала она связь любящих братьев, и правильно, в сущности своей женской, делала. Порезать в постели спящего Северуса… Это она вполне могла соделать. А после - поранить себя легонько да даже и посильнее, для убедительности, и закричать: «Измена! Измена!» и свалить вину на любого раба или даже домочадца, кроме высших по положению в доме, нежели она, свёкра и свекрови.