Джуд - Драко Малфой и Невозможное счастье

— Он в полном здравии, спасибо.

— Где вы живете?

— О, это страшная тайна. Чтобы не пронюхали журналисты.

— Ага…

Простая вежливость требовала что-то спросить со своей стороны, и, не поднимая головы, Гермиона произнесла:

— А ты по-прежнему в Хогвартсе?

— Нет, — чуть помедлив, отозвалась Сольвейг. — Я сейчас живу в Лондоне. Пишу маленькие рассказики для одного литературного журнала. Маггловского.

— А что по этому поводу думает Снейп? — не удержалась Гермиона.

— Я не знаю, — Сольвейг пожала плечами. — Я же не умею читать мысли.

— Ты одна?

— Кошка считается?

— Только если это — профессор МакГонагалл.

— Тогда одна.

— А почему? — Гермиона наконец подняла голову. Сольвейг пожала плечами.

— Так сложились звезды, — и, помолчав, добавила: — А я всегда думала, что ты пригласишь меня на свою свадьбу…

«Нет, — подумала Гермиона. — Нет. Ты не должна видеть моего мужа».

Дело было в Италии, на гастролях. В самый пик жары, в час сиесты, Гермиона сбежала из гостиницы — она очень надеялась, что в этот час на улицах пустынно, и никто не станет кидаться на нее.

И правда было пустынно; опять же, как и в Египте, по улицам бродили только несколько сумасшедших туристов. Гермиона нашла работающее кафе-мороженое, вползла в него и упала на стул, наслаждаясь кондиционированным воздухом.

А потом она увидела девочку, сидящую через два стола. Нет, она не была похожа на Сольвейг ничем, кроме того, что у нее тоже были темные волосы, да и то — другого оттенка. Просто что-то в ней было… Наверное, ее тоже любило солнце.

Гермиона встала и подошла к незнакомке. Села напротив и сказала:

— Привет.

Она подняла голову, и тогда Гермиона поняла, что это не девушка, а молодой человек. Он улыбнулся и что-то ответил по-итальянски. Гермиона покачала головой в знак того, что не понимает, и протянула юноше руку:

— Гермиона.

— Сантино, — он осторожно сжал ее ладонь. Гермиона улыбнулась. Из фильма «Крестный отец» она знала, что это имя сокращается как Санни. Солнечный.

И с того дня они не расставались.

Он сидел в студиях во время записей, поджав под себя ноги, похожий на кота.

Он торчал за кулисами во время концертов и подавал Гермионе воду.

Он замечательно готовил.

Он был молчалив и улыбался редко, но так, словно всходило солнце.

И ни одной песни о любви не было для него.

Сегодня он ждал ее в гостинице — Гермиона просила не ходить с ней на кладбище.

— Пойдем домой… — шептала Сольвейг-младшая и тихонько тянула своего отца за рукав. Драко не слушал — он смотрел на ворота кладбища, словно они могли открыть ему тайну жизни или смерти. «Не хочу на него смотреть, не хочу, не хочу, не хочу», — заныло что-то внутри Гермионы. Смотреть на Драко было слишком больно. Так больно, что даже противно. Хотелось забыть о нем навсегда. Там было слишком много горя…

Мимо Гермионы, на мгновение одарив ее коротким взглядом, метнулась Паркер, и в это самое мгновение Гермиона прочла в ее глазах то же самое, что только что подумала сама. Сольвейг Паркер тоже не хотела видеть тяжкое горе своего лучшего друга. Слишком много… Слишком.

Гермиона увидела, что Снейп что-то сказал Паркер. Но она лишь пожала плечами и все-таки умчалась. «Правильно, — подумала Гермиона, — правильно». Не так уж они и похожи, подумала она к тому ж.

Неподалеку что-то плаксиво канючила Блэйз Уизли-младшая. Странная мысль посетила Гермиону — теперь, когда Гарри нет, никто из нас уже не будет счастлив.

Определенно, это выльется в еще несколько песен о любви. О несчастной любви, потому что о счастливой песен не поют.

Субботняя Диагон-аллея удостоилась замечательного зрелища.

По тротуару, мощенному цветным булыжником, шли трое. Нет, они не были новичками на Диагон-аллее. Это были представители хорошей колдовской семьи, их знали — и все же каждое их появление заставляло взгляды скользить им вслед, головы сидящих за одним столиком кафе — склоняться друг к другу, губы — шевелиться, вновь и вновь пересказывая всем уже известную, но от этого не менее интересную историю, глаза — поблескивать с тем выражением, которое всегда появляется на лицах людей, стоит им увидеть или узнать что-то интригующее и слегка неприличное.

По тротуару, мощенному цветным булыжником, шли двое молодых мужчин и девочка одиннадцати лет.

Они появлялись здесь и год назад — точно так же шагая в ряд, двое мужчин по бокам, держат девочку за руки.

Они появлялись и пять лет назад — девочка то и дело убегала вперед на резвых пухленьких ножках, светловолосый мужчина ухмылялся и морщил нос, а темноволосый смеялся и догонял малышку.

Они появлялись семь лет назад — темноволосый с сумкой через плечо, девочка четырех лет — на руках у блондина.

Они появлялись десять лет назад — в сопровождении строгой няньки с коляской.

Мужчины были непохожи, как только могут быть непохожи люди, и странно было, что на протяжении вот уже одиннадцати лет их неизменно видят вместе на Диагон-аллее.

Один из них, тот, что был выше ростом, носил длинные волосы цвета платины, стянутые в аккуратный «конский хвост» дорогой заколкой. Темно-синяя мантия, простая и ужасно дорогая, облекала его тонкую фигуру. Гордо посаженная на исключительно аристократическую шею изящная голова была вскинута так надменно высоко, что, казалось, хозяин ее должен непременно спотыкаться на каждом шагу. Возможно, аристократ это предвидел и именно для подстраховки носил в руке, затянутой в шелковую синюю перчатку, тяжелую трость. Стальной наконечник звонко ударял о булыжники. Правой рукой блондин крепко сжимал левую кисть девочки.

Тот, что держал девочку за правую руку, был черноволос и растрепан. Бесформенный свитер домашней вязки (август был прохладным) казался совершенно неуместным рядом с мантией блондина. Даже более неуместным, чем потертые джинсы, по крайней мере, на размер больше, чем требовались молодому человеку. И еще его сумка. Большая, из последних сил притворяющаяся кожаной, с потертым ремнем и обтрепанными швами. Он хмурился. Блондин хранил ледяное молчание.

Девочка казалась удивительно несчастной и растерянной. Возможно, от того, как неприветливы были ее спутники, а возможно, из-за туго стянутых косичек и чересчур строгого наряда. Казалось, она почти готова разреветься.