Эрик Хелм - Критская Телица

Следившая за ходом оргии, делавшая своевременные и нужные распоряжения Сильвия одобрительно улыбнулась и дала знак отпустить Арсиною. Воины повиновались тотчас.

* * *

Что до Береники, молодая женщина проявила упрямство редкостное. Целых две недели Арсиноя ухаживала за пленницей от зари до зари, но получала отпор за отпором и за отказом отказ.

Попытка подмешать сильных возбуждающих снадобий в вино и еду провалилась. Обладая тонким вкусом, женщина почуяла неладное и спокойно объявила:

— Если это случится еще раз, госпожа, я уморю себя голодом.

— И уморит, — подтвердила Сильвия, купая царицу перед утренней трапезой. — Хорошенькое приобретение сделали, Сини! В толк не возьму, откуда такие выпрыгивают.

— Полагаю, самое время настало, — медленно произнесла Арсиноя, — испытать решительное средство.

Сильвия подняла брови.

— Нынче ночью, — сказала царица и понизила голос до неразличимого шепота, хотя кроме подруги, в купальне не было ни души.

— А дальше? — с любопытством спросила Сильвия.

— Неужто не разумеешь? — засмеялась Арсиноя.

— Разуметь-то разумею, да только здесь навряд ли даже у тебя что-либо получится.

— Согласна, — ответила Арсиноя. — Самому лучшему гребцу не сдвинуть большой галеры в одиночку. Но если...

Царица вновь понизила голос, точно опасалась невидимых ушей.

Сильвия засмеялась:

— Это, пожалуй, иное дело. Но тогда уж и парус надобно поставить. Быстрее поплывем.

* * *

Гирр выбрался на палубу «Левки», отряхнулся по-собачьи, мягко и быстро приблизился к этруску.

Мускулистый критянин дышал размеренно, пятимильный заплыв отнюдь не измотал человека, сызмальства дружившего с морем. Слой оливкового масла, обильно покрывавшего загорелую кожу, не сошел в соленой воде, и крупные капли собрались на крепком теле отдельными прозрачными шариками. С промокшей набедренной повязки на теплую палубу обильно струилась едва ли не столь же теплая морская влага.

Почти совсем смерклось.

— Осведомитель не солгал, Расенна, — произнес критянин с уверенным, нагловатым спокойствием.

— Чего и не требовалось ни доказывать, ни проверять, — усмехнулся этруск. — Но времени было в избытке. Захотел искупаться и поползать по берегу — на здоровье. Только не забудь: лазутчику положено идти во главе. Он точнее знаком с дорогой.

— А мне казалось, тебя любезно извещают о всякой необходимой мелочи, — ухмыльнулся Гирр.

— Каждый кустик, ручей или валун даже мои люди пересчитать не могут, — парировал Расенна. — Кстати, коль скоро ты справился с разведкой так блестяще, думаю, что и впредь возьмешь на себя эту обязанность.

Рука Гирра коротко метнулась к левому бедру, однако бронзовый клинок перед путешествием на берег был благоразумно снят. Критянин скрипнул зубами, откинул со лба намокшие смоляные пряди, откашлялся:

— Пиратам и татям подобные вещи привычнее, дружище.

— Себя ты, вероятно, полагаешь мирным земледельцем? — захохотал этруск, отнюдь не уязвленный. Гирр изрек сущую правду: по часта пластунской вряд ли хоть один человек на борту мог бы соперничать с Расенной. Но ведь не самому же капитану заниматься подсобной работой!

— Нет, — осклабился подавивший раздражение критянин. — Соха не для честной воинской руки. Равно как и пиратская плеть.

— Тогда сделай милость, определи название нашему промыслу, — сказал Расенна.

— Тайное поручение повелительницы.

* * *

Мастер Эпей снял ремешок, не позволявший длинным седым кудрям падать на лицо, и отложил шероховатую полосу акульей шкуры, служившую для полировки. Шагнул назад, оглядел почти законченное произведение — вернее, изделие, — над коим трудился уже без малого полтора месяца.

Работать мастеру довелось вечерами, на женской половине дворца, по особому разрешению, выданному Рефием. Вместо привычных помощников Эпею прислуживали трое-четверо воинов, и аттический умелец изрядно гневался и дивился их неловкости. Но все-таки, невзирая на весьма неуклюжее содействие, Эпей сумел довести деревянное изваяние почти до конца.

Оставалось только снабдить его мягкой внутренней обивкой, соорудить несколько необходимых приспособлений, а потом обтянуть тщательно выделанной шкурой.

Чем больше усердствовал Эпей, тем неуютнее себя чувствовал. Он прожил на острове не год и не два, был хорошо знаком с местными порядками, и разумел, какими последствиями грозило преднамеренное святотатство, хотя бы и совершенное по высочайшему повелению!

Догадали же гарпии приняться за дело, караемое Советом Священной Рощи! С другой стороны, отказать Арсиное в ласковой и настойчивой просьбе, почти мольбе, значило подвергнуться наивернейшей опале и, вероятно, преследованиям Рефия.

А уж с этой помесью тарантула и скорпиона Эпею связываться не хотелось.

Мастер вздохнул.

Из двух зол следовало избирать меньшее и дальнее.

То ли проведает Великий Совет о его прегрешении против Аписа, то ли нет — надвое сказано. Ежели Арсиное достанет простейшей осмотрительности, все обойдется и пребудет незамеченным.

Но коли прогневаешь царицу отказом, Рефий вполне способен ввергнуть строптивца в загадочное подземелье, о котором никто, кроме самого начальника стражи — даже царь Идоменей, — ничего толком не знал. Пленных допрашивали в открытую, прямо посреди дворцовых залов; преступников казнили прилюдно. А где-то в потайных недрах необъятного дворца скрывалась маленькая дверь, предназначенная для случаев исключительных и требовавших великой тайны.

Арсиноя, женщина отнюдь не жестокая от природы, никогда не любопытствовала взглянуть на эту окаянную пещеру, долгие столетия назад служившую для непонятной расправы над неведомо кем и невесть в чем виноватыми. Более мягкое и человеколюбивое время предпочло забыть саму дорогу к ней, благо в Кидонском дворце, смахивающем на лабиринт, немудрено было плутать даже родившимся меж этих толстых стен.

Однако Рефий, по слухам, хорошо помнил местонахождение подземелья, и кой-какие загадочные исчезновения относили на именно этот счет.

Эпей снова вздохнул.

Деревянные телицы могли стоять лишь под сенью священных рощ, и лишь умудренному Совету дозволялось определять кого и когда покроет безукоризненно, без единого пятнышка либо изъяна, бык Апис.

Кидонский дворец был невообразимо велик. Точнее, пространен, ибо, имея не более двух этажей высоты, он превосходил площадью провинциальный городок нынешнего Йоркшира или Экстера. Земли доставало в избытке, населялась она отнюдь не густо, а вытягивать здание вширь куда проще, нежели возносить ввысь.

Небоскребы — детища многолюдного и скаредного двадцатого века.

Заблудившемуся в дремучем фракийском лесу охотишку проще было разыскать верную тропу,, нежели заплутавшему во дворце незнакомцу набрести на требуемый коридор.