Донасьен Сад - Эрнестина

Не прошло и часа, как Эрнестина увидела, что к ней в комнату входит госпожа Шольтц. Обмен любезностями был краток.

— Торопитесь, — сказала вдова, — мы едем к графу Окстьерну; я только что привезла к нему Германа. Я приехала к вам, дабы сообщить, что покровитель ваш и возлюбленный ждут вас, оба с равным нетерпением.

— Герман ждет меня?

— Он самый.

— А почему же тогда он сам за мной не приехал?

— Первой заботой его было оказать почтение графу, что справедливо. Влюбленный в вас сенатор пожертвовал собой ради этого молодого человека: так разве Герман не должен быть ему признателен? Разве сенатор не заслужил его благодарности? Однако вы сами видите, что они тут же отправили меня за вами. Настал день, когда граф исполнит обещание свое, мадемуазель, — продолжала вдова Шольтц, бросая притворно дружелюбный взгляд на Эрнестину. — Так едемте же насладиться плодами его.

Несчастная девушка, раздираемая желанием бежать туда, где, по словам Шольтц, ожидал ее Герман, и страхом совершить необдуманный поступок, отправившись к графу без сопровождения отца, застыла в нерешительности, не зная, что же ей делать. И так как вдова продолжала торопить ее, Эрнестина решила прибегнуть к помощи тетки Плорман, попросив проводить ее или, по крайней мере, отправить с ней кузена Синдерсена. Но последнего дома не случилось, а госпожа Плорман, поразмыслив, ответила, что дворец сенатора пользуется весьма доброй славой и молодая девушка ничем не рискует, отправившись туда одна. Племянница ее и сама хорошо знает дворец, ибо много раз бывала там с отцом. К тому же Эрнестину уже сопровождает дама весьма почтенного возраста, а именно госпожа Шольтц, и посему никакая опасность ей не угрожает. Она добавила также, что если бы не сильные боли, уже десять лет удерживающие ее в стенах собственного дома, она бы с удовольствием выполнила просьбу племянницы.

— Вы ничем не рискуете, племянница, — заявила госпожа Плорман. — Спокойно отправляйтесь к сенатору, вас там ждут. Как только вернется полковник, я предупрежу его, и он тотчас же отправится за вами.

Эрнестина, в восторге от того, что совет тетки совпал с ее собственными рассуждениями, словно на крыльях устремилась к карете вдовы Шольтц, и вскоре они уже подъезжали к дому сенатора. Тот ожидал их на пороге дома.

— Идите же, очаровательная Эрнестина, — обратился он к девушке, подавая ей руку. — Идите и насладитесь триумфом своим. Принимая жертву мою и жертву достойной этой женщины, идите и убедитесь сами, как великодушие натуры возвышенной возобладает над всеми прочими чувствами…

Эрнестина забыла о своей сдержанности, сердце ее трепетало от нетерпения. Предвкушение счастья красит девушку; никогда еще Эрнестина не была столь очаровательна, столь достойна всеобщего восхищения… Однако некоторые обстоятельства заронили тревогу в ее сердце и несколько остудили охватившие ее пылкие чувства. Хотя день был в самом разгаре, в доме не было видно ни одного лакея… Мрачная тишина царила в нем; не слышно было ни звука; двери тотчас же закрывались за ними; чем дальше они шли, тем темнее становилось вокруг. Все это столь испугало Эрнестину, что она едва не лишилась чувств и с трудом дошла до комнаты, предназначенной для ее встречи с любимым. Наконец она достигла ее.

Гостиная эта, достаточно просторная, окнами выходила на городскую площадь, однако окна были наглухо закрыты. Одно-единственное окошко слегка приоткрылось, и через опущенные жалюзи в комнату проникали слабые лучи солнца. Эрнестина вошла и огляделась; в комнате никого не было. Несчастная едва дышала, но, видя, что безопасность ее зависит исключительно от ее мужества, она спокойно произнесла:

— Сударь, что означает сия пустота, сия пугающая тишина… эти двери, что столь тщательно закрываются следом, эти окна, едва пропускающие свет? И где же Герман?

— Сядьте, Эрнестина, — сказал сенатор, усаживая ее между собою и коварной Шольтц. — Успокойтесь и выслушайте меня. С тех пор как вы, дорогая, покинули Нордкопинг, случилось многое. Тот, кому вы вручили сердце свое, к несчастью, оказался его недостоин.

— О Небо! Вы пугаете меня!

— Ваш Герман — негодяй, Эрнестина. И теперь речь идет о том, чтобы узнать, не были ли вы соучастницей кражи, совершенной им у госпожи Шольтц. На вас также пало подозрение.

— Граф, — произнесла Эрнестина, вставая; движения ее были столь же благородны, сколь и уверенны, — ваша хитрость раскрыта. Я беззащитна… я погибла… я в руках злейших врагов своих… О, что за страшные муки ожидают меня… — И она, упав не колени и воздев руки к небу, воскликнула: — Верховное Существо, лишь в тебе вижу я защитника своего! Не дай невинности погибнуть в смертельных объятиях преступления и порока!

— Эрнестина, — сказала госпожа Шольтц, поднимая ее и против воли усаживая в отведенное ей кресло, — здесь не взывают к Богу, здесь надо отвечать. Сенатор вас ни в чем не обвиняет. Ваш Герман украл у меня сто тысяч дукатов и уже собирался приехать и похитить вас, как, к счастью, замысел его был раскрыт. Герман арестован, но деньги мои не найдены, значит, он не успел растратить их: возможно, они находятся у вас. Дело Германа принимает самый печальный оборот; свидетели показывают против него. Многие жители Нордкопинга видели, как ночью он выносил из моего дома мешки, старательно пряча их под плащом. Таким образом, преступление доказано, и любовник ваш находится в руках правосудия.

Эрнестина: Герман виновен! Эрнестину подозревают! И вы поверили этому, сударь?.. Могли этому поверить?

Граф: Эрнестина, у нас нет времени на обсуждение этого дела, нам надо скорейшим образом разрешить его. Не желая напрасно огорчать вас, я, прежде чем предпринять тот шаг, который вынужден был сделать, сам все разузнал. Против вас нет улик, одни лишь подозрения, вот почему я обещаю избавить вас от унизительного заключения… Я обещал помогать отцу вашему, и я сдержал свое слово. Но для Германа… никогда: он виновен… Скажу вам больше, дорогая, хотя слова эти и заставляют меня содрогаться: он приговорен…

Эрнестина (побледнев): Приговорен… Герман… сама невинность!.. О, праведное Небо!..

— Все можно исправить, Эрнестина, — живо продолжал сенатор, заключая ее в объятия, — все еще можно исправить, клянусь вам… Об одном лишь молю: не препятствуйте страсти моей, окажите мне немедля ту милость, что давно добиваюсь я от вас, и я бегу к судьям… Они здесь, Эрнестина, — сказал Окстьерн, указывая в сторону площади, — они собрались, чтобы покончить с этим делом… Я лечу к ним, приношу им сто тысяч дукатов, заявляю, что ошибка произошла по моей вине, госпожа Шольтц, отказавшись от каких-либо претензий к Герману, подтверждает, что в счета вкралась ошибка и сумма эта дважды побывала в употреблении. Одним словом, я спасаю вашего любовника… Даже больше, я сдержу данное вам слово: через неделю вы станете его женой… Соглашайтесь, Эрнестина, и не будем терять времени… подумайте о деньгах, которые мне придется пожертвовать… о преступлении, в коем вас обвиняют… об ужасном положении Германа… о счастье, что ожидает вас, если вы удовлетворите желание мое.