Шахразада - Древние чары и Синдбад

– Однако, жена, мы можем даровать нашему зятю неуязвимость и бесконечное здоровье. Это-то в наших силах!

– Да, мой прекрасный, это в наших силах. Отныне, отважный Синдбад, тебе не грозят ни яд, ни меч, ни нож. Они не смогут причинить тебе сколько-нибудь серьезного ущерба. Никто злоумышляющий не добьется успеха!

– Но помни, сынок, – голос Дахнаша сейчас больше напоминал гром, чем речь человеческую. – Тебе не будет угрожать ничего, что некогда побывало в руках человека. Ни стрела, ни топор, ни яд, ибо некогда кто-то сделал их, приложив руку и умение. Но тебе следует, запомни это накрепко, избегать пожаров и наводнений, извержений вулканов и простых источников воды, если неизвестно, откуда сей источник берет свое начало. Одним словом, от природных бедствий не могут тебя защитить и все наши чары.

– Но где же мне искать сей удивительный предмет – яйцо, которое некогда было колыбелью жизни магического существа? Где искать следы птицы Рухх?

– Увы, мой мальчик, тут мы тебе помочь не в силах, ибо знаем лишь, что сама эта птица, как и много иных птиц из колдовских сказок, которые, по мнению человеческому, не больше чем призраки из сказки, существуют на самом деле. Где-то же в этом обитаемом мире ты отыщешь следы еще многих чудес.

– Ну что ж, если ее не найти на нашем шумном базаре, значит, следует отправиться на поиски. Времени теперь у меня ровно столько, сколько мне нужно – дело лишь за терпением. А уж терпения мне не занимать.

Маймуна пыталась вспомнить хоть одно магическое деяние, какое бы переносило ее зятя через горы и континенты, но не могла. Похоже, его и вовсе не было в колдовской книге. Быть может, его и вообще не было. Увы, долгая разлука лежала впереди – и тут Маймуна сделать ничего не могла.

– Я не знаю, чем тебе еще помочь, мальчик мой, – утерла слезу Маймуна. – Пытаюсь придумать и… не могу.

– Матушка, сберегите для меня мою любимую, защитите ее – о большем я и не прошу. Если она будет защищена, то мои поиски будут лишь простым странствием. А если я знаю, что все магические твари, описанные в сказках, существуют и в реальном мире, то я эту самую тварь найду. Сие лишь вопрос времени.

– Будь осторожен, сынок.

– О добрый Дахнаш! Конечно, я буду осторожен. Поверь, я не боюсь ни риска, ни даже самой смерти. Но если я не выживу, как же смогу вернуть к жизни свою возлюбленную?

Никогда еще Маймуна столько не плакала. Хотя где-то в самой глубине ее души жила уверенность в том, что все закончится хорошо. (О, как часто любого человека держит на плаву это самое, похожее на заклинание, такое простое «все будет хорошо»!) Но видеть свою непоседу дочь безмолвной, недвижимо лежащей, было выше ее сил.

– Не плачь, добрая моя Маймуна, поверь, я вернусь, ибо обязан это сделать. И вернусь, обретя искомое!

– Я знаю, мальчик. Твое слово верно, как и твое сердце. Но странствовать… Странствия человека всегда столь непредсказуемы.

– Мои странствия будут просты – я объявлю себя наемником и буду избирать самые необыкновенные экспедиции. Тогда уж наверняка попадется на моем пути чудо-птица, и, быть может, не одна…

– Мудрое решение, мальчик. Так тебе удастся не опасаться никаких разбойников, ибо сам будешь пострашнее любого из них…

Синдбад так и не понял, обидел его тесть или похвалил. Но больше Дахнаш ничего не сказал.

И значит, следовало отправляться в путь не медля – пока еще есть желание вернуться. Пока гонит в дорогу не только чувство долга, но и мечта о счастье.

Верный своему слову, Синдбад уже назавтра стал одним из солдат удачи. Он получил преизрядный кошель «на обмундирование и транспорт» и кивнул в ответ на приказание «завтра же на восходе выдвинуться за городскую стену и отправиться на лагерь». Ни слова угрозы, прозвучавшие из уст «капитана», ни соглядатай, которого юноша заметил почти сразу, не изменили ничего в решимости юноши. Его гнал вперед долг – а что есть у мужчины, кроме долга перед своей семьей? Только она, эта самая семья.

Да, уже первая экспедиция была достаточно необычной. Ибо немалое войско оказалось вооружено не копьями и мечами, а кирками и лопатами. И лица соратников были не суровы, а печальны.

– Ты не увидишь нашего кагана [5], малыш, – проговорил десятник в ответ на вопрос Синдбада. – Но увидишь, как он будет погребен. И запомнишь честь, которую этим тебе оказали.

И Синдбад понял, что сколь необыкновенными ни будут приключения, которые он предчувствовал, но реальность окажется удивительнее любого предчувствия.

На рассвете тронулись в путь. И уже к полудню дорога под ногами лошадей стала ýже, превратившись из тракта в едва заметную горную тропку. Горы зажали котловину, встав грозными серыми стражами с трех сторон. Сейчас, в мареве нестерпимого зноя, они казались каменными великанами, которые не выдержали испепеляющего внимания солнца и умерли в мгновение ока, окаменев там, где застал их летний жар.

Не лучше чувствовали себя и люди, застывшие с двух сторон огромного котлована. Ни им, ни их коням не приходилось еще ощущать такое нестерпимое пекло. Синдбаду даже показалось, что уздечка раскалилась, а стремена, которыми он время от времени останавливал своего скакуна, обжигают кожу того до костей.

Хрипели кони, между застывшими всадниками бегали с ведрами воды мальчишки-оруженосцы. Но плеск воды в кожаных ведрах и тяжкие вздохи скакунов были единственными звуками, нарушавшими тишину заповедного ущелья. Всадники молчали – горе, что свалилось на их плечи, нельзя было изъяснить словами, нельзя было даже представить, что такое вообще когда-либо могло случиться. Ибо сегодня хоронили того, кто встал рядом с богом, кто водил их в походы, кто даровал им семьи и мир. Сегодня хоронили Великого кагана.

Видел юноша, что нет в сем суровом мире слез, чтобы выплакать эту великую боль, не было в мире слов, чтобы описать горе каждого из его подданных, не было в мире места, более скорбного, чем это.

Подготовка к похоронам началась, по словам десятника, вчера на рассвете. Почти целый тумен, взяв в руки кирки и лопаты, дотемна сумел вырыть огромный котлован, глубиной в два человеческих роста, а шириной в десятки локтей. Здесь должны были упокоиться останки кагана. Но вместе с ним уходили в последний путь и сотни вещей, что должны были сопровождать его спокойную и сытную жизнь за Тем Порогом.

Упряжь и кони, меха и ткани, украшения и немалая казна. Ибо он, Великий каган, гордость и боль каждого из них, не должен был нуждаться ни в чем. И потому сотни сундуков, крошечных ящичков из драгоценных пород дерева и корзин, полных яств, всю ночь опускали в недра земли ближайшие сподвижники кагана.