К.Л. Паркер - Миллион запретных наслаждений

Вернувшись в кабинет, я посмотрел на телефон, стоявший на письменном столе, мысленно приказывая ему зазвонить. Я, словно настоящий мазохист, хотел узнать, какие невзгоды толкнули ее на этот шаг. Живущий во мне благородный рыцарь рвался помочь ей. Вот только на самом деле я был не рыцарем, а злым гением.

Наверное, жизнь с Дилейн, пусть и недолгая, наградила меня каким-то суперэкстрасенсорным восприятием: уже в следующую секунду чертов телефон начал трезвонить. Вдруг мне расхотелось, чтобы это был Шерман: если он подтвердит мои подозрения, что Дилейн была в психушке, когда приняла это решение, я просто не буду знать, как поступить.

Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, я взял трубку:

— Кроуфорд.

— Здравствуйте, Кроуфорд, это Шерман. Получил нужную вам информацию. Надеюсь, на этот раз не помешал?

Я вздохнул и сам услышал, как горестно прозвучал мой вздох.

— Не помешал, — сказал я и, затаив дыхание, приготовился слушать.

— Хорошо. Ручка и бумага есть под рукой? — по-деловому осведомился он.

Я достал из кармана ручку и придвинул к себе блокнот.

— Записываю.

— Дилейн Мэри Талбот, она же Лейни Талбот. — Как будто мне это нужно было напоминать. — Двадцать четыре года, живет в Хиллсборо, Иллинойс, с родителями, Фей и Маком Талбот. У меня есть адрес, если нужно, — предложил он.

— Разве не за это я плачу? — возбужденным тоном спросил я.

Шерман назвал адрес и вернулся к рассказу:

— В старшей школе она была круглой отличницей, но я не нашел никаких записей о том, чтобы она училась в каком-нибудь университете.

Меня нисколько не удивило, что она такая умная. Возможно, деньги ей понадобились на высшее образование?

— Далее: не похоже, чтобы она была компанейским человеком, но это и понятно. Отличники часто бывают затворниками.

Я сам был отличником, потому прекрасно знал, что это полная чушь.

— Все это довольно скучно, если спросите меня. — Я не спросил. — На нее почти ничего нет, поэтому я занялся ее родителями. Отец работал на фабрике, пока его не уволили за прогулы. У него были справки от врачей, но руководство не стало его держать. В документах значится, что он ухаживал за больной женой, Фей. Фей Талбот смертельно больна, в прямом смысле слова смертельно больна, и ей нужна пересадка сердца, — сказал он и замолчал.

В голове у меня промелькнули воспоминания, и, мысленно увидев закрытый гроб своей матери, я уронил ручку. Одновременно я потерял двоих людей, единственных, кого по-настоящему любил. Вот поэтому я отлично представлял, что должна чувствовать Дилейн. Но она здесь, со мной, а не рядом с матерью. Почему?

Я услышал, как Шерман пошуршал какими-то бумагами, и в трубке снова раздался его голос:

— Недавно от анонимного спонсора они получили большую сумму денег, но до этого дела у них, похоже, были совсем плохи. Счета за лечение, непогашенные кредиты… Может, они надеялись, что все это покроет медицинская страховка. Хотя если нет работы, то нет страховки.

О боже!

— В полиции на Дилейн ничего. Это все, что я смог узнать. — Шерман, вздохнув, умолк, ожидая моего ответа.

Я не знал, что сказать. Мой мозг все еще переваривал известие о том, что мать Дилейн умирает. В первый раз после смерти моей собственной матери мне захотелось плакать.

— Кроуфорд? Кроуфорд, вы меня слышите? — донеслось из трубки.

Я ничего не мог ответить. Я задыхался от чувств, которые вдруг нахлынули на меня, грозя разрушить дамбу, которую я воздвиг, чтобы их сдерживать. У меня возникло ощущение, что дамба эта построена не из бетона, а из хвороста. Горе, которое я пережил после смерти родителей, едва не погубило меня. Я бы сделал все, чтобы спасти их, если бы это было возможно. Все что угодно.

Я был поражен и даже не заметил, как положил трубку.

Дилейн совершила самый самоотверженный поступок, о котором только можно просить человека. Она пожертвовала своим телом, своей жизнью… чтобы спасти умирающую мать.

Да она святая, черт побери, а я вел себя с ней, как с секс-рабыней!

Меня начало снедать чувство вины, острее которого я ничего не испытывал в своей жизни. От осознания того, что она сделала и, главное, почему она это сделала, у меня разрывалось сердце.

Ной

С работы я ушел совсем рано. Просто не мог ничего делать, не мог сидеть и притворяться, будто все хорошо, не мог вести дела, как обычно, хотя все было не как обычно.

— Эй, Кроуфорд, — остановил меня Мейсон у выхода. — Куда собрался? Уходишь? Что произошло?

Да, наверное, я должен был что-то сказать своему помощнику, но мысли в чертовой голове путались, причем с каждой секундой все больше. Непривычно.

— Если мне будут звонить, переправляй на голосовую почту. Сегодня я уже не вернусь… Если кто-нибудь будет спрашивать, ты не знаешь, где я.

— Но я и так не знаю, куда ты собрался.

— Вот и хорошо.

Развернувшись, я пошел дальше, не отвечая на его: «Что-нибудь случилось?»

Да, случилось, черт возьми!

Нет, я не желаю об этом говорить. Мне хотелось просто какое-то время поупиваться чувством вины, а потом найти выход из неприятного положения.

Я знал, что есть только одно место, где можно найти покой и безмятежность, столь нужные, чтобы разгрести это дерьмо, и я не собирался тратить время на дурацкие разговоры. И потому мне приходилось быть грубым. Я и был груб… с несколькими сотрудниками.

Я не отвечал на их дежурное «как дела?» вежливой улыбкой и притворным «отлично, а у вас?». И плевать, что они обижались. Мне было насрать на то, как у них дела, насрать, что у маленького Джонни насморк, или что Сьюзи взяли в танцевальную группу поддержки, или даже что Боб наконец-то получил повышение. Я не мог думать ни о чем.

Выйдя из здания, я прыгнул в первое же остановившееся такси: ехать с Сэмюелем я не собирался — не хотел, чтобы кто-нибудь знал, где я. Поступал ли я безответственно? Возможно. Но опять же — мне было плевать.

Сунув таксисту полтинник, я сказал:

— Кладбище Сансет Мемориал.

— Сделаем. А вы случайно не тот самый сын Кроуфордов?

— Нет. Вы меня с кем-то путаете. — Откинувшись на спинку сиденья, я вздохнул.

Конечно, он понимал, что я вру. В конце концов, я остановил его прямо перед зданием, принадлежавшим «именно тому сыну Кроуфордов». Но он сам был виноват в том, что мне пришлось ему соврать. Нечего задавать дурацкие вопросы.

Вскоре оживленные улицы центра Чикаго остались позади и на затянутом тучами небе показалось солнце. Было как-то чудно видеть тонкие лучи, пробивающиеся сквозь крошечные просветы. Тучи выглядели так, словно в любую секунду мог разразиться дождь. Но, проследив за лучами, я увидел, что место, куда я спешил, освещено.

Усыпальница Кроуфордов.