К.Л. Паркер - Миллион запретных наслаждений

Мы постоянно выясняли отношения, бились лбами так, что звезды из глаз сыпались (в переносном, конечно, смысле). Но все ссоры заканчивались одинаково: от нашего секса стены ходили ходуном, а Дилейн начинала стонать и выкрикивать мое имя. С ней я чувствовал себя богом секса, а она… Она, наверное, родилась богиней секса до кончиков ногтей… И так было до тех пор, пока я не узнал, что на самом деле она — ангел, а я — демон в маске праведника.

Будь я хоть наполовину таким умным, каким себя считал, то сначала нанял бы кого-нибудь, чтобы все разузнать о своем новом приобретении. Но нет. Я был озабоченным кобелем, который и думать не думал ни о какой морали. Кем вообще нужно быть, чтобы покупать себе раба?

Оказалось, Дилейн принесла себя, в жертву. Она продала свое тело, чтобы спасти умирающую мать.

Фей Талбот требовалась пересадка сердца. Проблема же была в том, что семья Талботов не могла себе позволить такую дорогостоящую операцию, да к тому же у них не было медицинской страховки. Мак, отец Дилейн, лишился работы из-за того, что тратил все больше времени на уход за больной женой. Корпоративная Америка порой превращается в хладнокровного монстра, которому важнее чистая прибыль, чем жизнь людей, обеспечивающих финансовый успех. Но что сделано, то сделано. Дилейнам оставалось жить сегодняшним днем и надеяться на лучшее.

И лучшее пришло в обличье двух миллионов долларов, которые заплатил я.

Как великодушно!.. Думаю, не для этого моя любимая покойная мать организовала первую благотворительную кампанию в «Алом лотосе». Ной-старший мой поступок тоже, мягко выражаясь, не одобрил бы.

Осознав, что я сделал с Лейни, я сразу же понял: так продолжаться не может. К тому же я влюбился в нее. По-настоящему. И принял решение, которое чуть не убило меня. Она должна быть свободна! Ее место сейчас рядом с матерью, а не в моей постели.

Не стану врать: я сомневался в своих силах, думал, что не смогу пройти через такое, тянул и колебался. Плотину прорвало в ночь ежегодного бала «Алого лотоса».

Во-первых, там появилась Джули. Она буквально прилипла ко мне, и я, черт возьми, ничего не мог с этим сделать: среди гостей было полно потенциальных клиентов, да и перед членами правления устраивать разборки мне совершенно не хотелось. Добавьте к этому еще и то, что Лейни начала в открытую флиртовать с Дэвидом Стоуном. Одним словом, катастрофа была неминуема. Вот поэтому мне пришлось вытаскивать Лейни через запасной выход, пока я не сорвался и не устроил жуткую сцену, поставив крест на своем добром имени и репутации.

Наверняка Дэвид именно на это и надеялся.

По дороге домой мы с Лейни поспорили. Вернее, она спорила, а я просто не обращал внимания на ее слова. Конечно, это заводило ее еще больше. Она хотела, чтобы я трахнул ее, ждала этого, ведь наши споры всегда этим заканчивались. Вот только мне больше не хотелось ее трахать. Я просто не мог после всего, что узнал. Не поймите меня неправильно, я хотел ее — черт, как же я ее хотел! — но больше не мог так сильно унижать ее.

Но она от меня не отстала. О нет. Иначе это была бы не Лейни. Когда я отверг ее притязания, она выскочила из лимузина прямо под дождь и бросилась в дом. Я, конечно, пошел следом, но она совсем слетела с катушек. Она делала все, чтобы вывести меня из себя. И, надо сказать, преуспела, когда заявила мне, что если я не хочу ее трахать, то на балу найдутся другие мужчины, которые с удовольствием этим займутся.

Дэвид Стоун, кто же еще…

Тут моя собственническая натура не выдержала. Скажу честно, я рассвирепел, но это, конечно, не оправдание. Не слишком нежно я схватил ее и отымел прямо на лестнице. Мне было наплевать, доставляет ли ей это хоть какое-то удовольствие. Мне было наплевать, что ей неудобно. Мне было наплевать на все, кроме желания взять свое.

Вот только она не была моей. Может быть, ее тело и принадлежало мне, но не сердце, а именно его я жаждал. Ведь свое сердце я без остатка отдал ей, даже не осознавая этого. И Лейни за них не заплатила ни цента.

После того животного секса я наконец заставил себя признаться ей во всем. Я рассказал, что знаю о ее матери, знаю, почему она решила продать себя с аукциона. Тогда же, решив, что терять уже нечего, я сказал, что люблю ее. И, не говоря больше ни слова, оставил ее там же, на ступеньках.

К моему изумлению, Лейни нашла меня в душе. И представьте, вместо того чтобы оторвать яйца, она стала просить меня заняться с ней любовью, дать ей почувствовать себя. Хотя бы раз. Это все, чего она хотела. Я же был готов дать ей весь мир, выполнить любую ее просьбу и принес ей свое сердце на блюдечке. Заезженная фраза, но это правда.

Занимаясь с ней любовью, отдавая ей свою гребаную душу, я знал, что это последний раз. И зная это, я боготворил ее. Я любил ее полной, совершенной любовью, всем своим сердцем. Для меня не существовало никаких сомнений в том, что я чувствовал к ней раньше и что чувствую теперь.

Я любил ее. Видит Бог, любил.

Потом она произнесла сакраментальное: «Нам надо поговорить». Но я и так знал все, что она собирается мне сказать, поэтому просто обнял ее и так пролежал с ней всю ночь. Я знал, что больше такой возможности у меня не будет. На следующее утро мне понадобилось собрать все свои силы, чтобы покинуть безмятежное ложе, но сделать это было необходимо. Поэтому я прошелся губами по ее шее, нежно поцеловал голое плечико и шепнул последнее «я люблю тебя». Она во сне улыбнулась и улеглась поудобнее — сердце у меня чуть не разорвалось, и уйти стало еще труднее, но каким-то чудом я смог сделать это.

Я наскоро принял душ, оделся еще быстрее, но, когда вернулся в спальню, моя малышка за два миллиона долларов не спала. А уж выглядела она… прекраснее, чем когда-либо. Она пыталась поговорить, но я знал, что она мне скажет, и понимал, что попросту не выдержу, когда она начнет произносить то, что, как я думал, она собиралась произнести. Поэтому я поступил так, как поступил.

Я разорвал контракт — разорвал в прямом смысле слова. Теперь она была свободна и могла хоть сегодня вернуться домой (я считал, что она должна вернуться). А потом приказал своим дрожащим ногам унести меня как можно дальше. Лейни не пошла за мной и не попыталась остановить. И это правильно. Сказка, которую я попытался купить, закончилась, пришло время возвращаться в действительность.

Когда лимузин отъезжал от дома, я запретил себе оборачиваться. Я не хотел знать, что она даже не вышла на порог. Мне и без того было тяжело сознавать, что, вернувшись домой, я не увижу ее. Я лишь надеялся, что когда-нибудь придет тот день, когда она сможет вспоминать обо мне без ненависти. Может быть, даже с теплой улыбкой. Хотя я особо не рассчитывал на это. Главным для меня было ее счастье.