Мэдэлин Шиэн - Неоспоримая любовь (ЛП)

Ага, вот и оно. Он был вице-президентом, и собственно это всё, чем он был для своего старика. Он был кем-то, кому можно передать клуб, когда Потрошитель – и это могло произойти очень скоро – снимет с себя всю ответственность.

- Его люди опередили меня. Разрулили это дерьмо еще до того, как я впервые услышал о сделке.

От Потрошителя повеяло холодом.

- Ты такой ебаный мудак. Надо было назначить вице-президентом Кэса, надо было избавиться от тебя, пока ты еще был в пизде у этой шлюхи.

Его мать была шалавой. Не из тех, кого снимают на улице, а клубной шлюшкой. Ей было шестнадцать, когда отец подцепил ее. Кажется, ему было около тридцати тогда. Когда он родился, отец выгнал ее на улицу ни с чем, не считая той одежды, что она носила. Все воспоминания о матери заключались в нечеткой картинке: юная девушка сидит на Харлее его старика, на ее спине написано «Оливия Мартин».

Ему нравилось думать, что она начала новую жизнь где-то еще, с кем-то, кто не был похож на его отца. Обрела мир и семью, которая ее любила.

Его младший брат Кэс был результатом связи с еще одной подцепленной шлюхой. Та же история, но в разные времена.

Двадцать три года он справлялся с этим дерьмом. С него было достаточно. Он оттолкнулся от стула, уперся ладонями в стол и подался вперед.

- Никого, и когда я говорю никого, я имею в виду вообще блядь никого, не ебет, что с тобой случилось, убогое ты дерьмо. Клуб уважает своего Президента, но нет ни одного среди твоих парней, кому не было бы похуй - жив ты или сдох. У тебя есть лишь жизнь, старик, а я разбираюсь со всем прочим дерьмом в твое отсутствие. И как посмотреть – я разгребаю это все намного лучше тебя. Я не обязан навещать тебя, но я блять делаю это из гребаного уважения, и сейчас я потерял последний его клочок.

- Ты маленький говнюк, - прошипел Потрошитель, - ты заплатишь за…

- Нет. Это ты заплатишь. Я предложу цену сразу, как только уйду отсюда.

Страх промелькнул в глазах его старика. Дьюс никогда не видел ничего приятней.

- Помни, говнюк, когда ты будешь истекать кровью, это я - тот, кто заказал тебя.

Он отвернулся, прежде чем старик успел сказать хоть слово, и зашагал через комнату посещений, тяжело дыша. Его сердце бешено колотилось в груди, и он принял решение покончить с этим.

- Дьюс! – пропищал тонкий голос. Он обернулся.

Ева Фокс не поспевала за ним. Едва догнав его, она притормозила, отдышалась и протянула ему руку.

- Не сообразила поделиться с тобой, - сказала Ева, все еще задыхаясь.

Он присел и забрал маленький пакетик орешков.

Дьюс сглотнул.

Этот ребенок, этот маленький чертов ребенок, едва познакомившийся с ним, только что вручил ему его первый подарок, ничего не ожидая взамен, никаких благодарностей, никаких условий, вообще ничего. Он ошибался. Было нечто намного более приятное, чем видеть страх в глазах его старика. Ева Фокс была намного лучше этого. Если когда-нибудь у него будет ребенок, пусть он будет таким, как эта девочка.

- Спасибо, дорогая, - его голос был сиплым.

- Увижу ли я тебя снова? – она склонила голову в сторону, глаза расширены, ожидая его ответа. Он не отрывался от ее глаз. От ее охрененно необычных глаз, слишком больших для ее лица. Большие, дымчато-серые, как грозовое небо. Охуенно красивые.

- Надеюсь, так и будет, милая, - он улыбнулся.

Она ответила ему убийственно милой улыбочкой и пошла обратно к ее старику и дяде, впившимися в него взглядами и в негодовании трясущими хвостами на их затылках.

Запихнув орешки в карман, он ушел. В первом же увиденном уличном таксофоне он написал цель. Понадобился час, чтобы нашелся покупатель. Тремя днями позже его старик истек кровью на полу душевой.

Вторая глава

Прошло семь лет, прежде чем наши с Дьюсом пути снова пересеклись.

В течение этих лет мой отец вышел из тюрьмы, и я получила старшего брата и занозу в заднице – Фрэнки.

Фрэнклин Дэлува-старший был Дорожным Капитаном моего отца. Он погиб в лобовом столкновении с грузовиком-тяжеловозом несколько лет назад, а его подруга умерла несколькими годами раньше от рака груди. Как и в случае со многими другими детьми байкеров, у Фрэнки не было другой семьи, готовой позаботиться о нем. Поскольку у моего отца не было сына, он взял Фрэнки под свое крыло и планировал его будущее, как байкера из Серебряных Демонов. Мой отец дал ясно ему понять: если Фрэнки не собьется с курса и не выкинет что-нибудь, то однажды он передаст ему власть в клубе. Это все было замечательно, просто обалденно, правда была одна большая проблема – Фрэнки был зол. Все время.

Разъярен настолько, что все, что он делал, вело к дракам. В школе, в клубе, на улице, в бакалейной лавке. Фрэнки стал бы драться даже с кирпичной стеной, если бы она вывела его из себя. И вы не поверите, сколько раз стены выводили Фрэнки из себя.

Его худое пятнадцатилетнее тело было покрыто шрамами от уличных драк. С того момента, как он жил с нами, он был шестнадцать раз госпитализирован по самым разным причинам: переломы, ножевые раны и бесчисленные сотрясения.

У Фрэнки были и другие серьезные заброшенные проблемы.

Когда он только въехал к нам с отцом, у него были жуткие ночные кошмары. Он просыпался в ужасе, покрытый потом, крича во всю мощь легких. Кошмары оборачивались ночными приступами, в которых Фрэнки метался во сне, бил себя по голове кулаками, крича и плача. Мой отец удерживал его, пока он не успокаивался или не приходил в себя.

Однажды, когда отец отсутствовал ночью по своим делам, Фрэнки пробрался в мою комнату и залез ко мне в кровать. Впервые с того момента, как он жил с нами, Фрэнки спал крепко. С тех пор он всегда был в моей кровати.

И жизнь шла дальше.

Через две недели после моего двенадцатого дня рождения отец решил, что для Фрэнки настало время ехать в колонне клуба на своем байке. Когда Фрэнки узнал, что я не поеду, он был в ярости и срывался до тех пор, пока отец не прогнулся. Когда дело доходило до Фрэнки, отец всегда сдавал.

Сидя за спиной Фрэнки, на его байке, я покидала Манхэттен, следуя в Северный Иллинойс. Нашей первой остановкой должна была стать тыквенная ферма. Если твой отец и его когорта вовлечены в нелегальный бизнес и нуждаются в неприметных местах для встреч, уголовные посиделки на тыквенных фермах – дело намного более распространенное, чем можно было бы подумать.

Такие встречи обычно занимали пару дней. Взрослые оставались внутри, дети снаружи. Всегда было много криков, много драк и много выпивки. И много распутных женщин.

Я начала развиваться рано и выглядела неуклюжей – тощая и высокая, с острыми локтями и коленками. Несколько мальчишек, сопровождавших своих отцов на встречах, болтались за мной по округе, дергая меня за лямки бюстгальтера и называя меня «Пуш-аперша»5. Вот так я и оказалась спрятавшейся на дереве, воткнув наушники и слушая Роллинг Стоунз, болтая ногами, качая головой и распевая.