Вивьен Уэстлейк - Маркиз на Рождество (ЛП)

До поместья Стюарта было несколько часов езды, но дожидаться, пока подадут экипаж, он не мог, поскольку не хотел задерживаться в этом доме ни на одну лишнюю секунду. Уехать нужно было немедленно. Вот когда он окажется в спокойной обстановке, тогда можно будет сесть и обдумать, что делать с сестрой. Нравится ему это или нет, на Рождество им придется увидеться снова.

Кит знал, что не сможет упрямиться вечно. В конце концов он исполнит свой долг, но, черт подери, впереди масса времени на то, чтобы остепениться и завести детей. Зачем спешить? Будь он проклят, если позволит Белле смешать его планы и приковать узами брака к какой-нибудь добродетельной клуше — ради сохранения их бесценной фамилии.

Кроме того, он ни в грош не ставил всех этих «приличных дам», как именовала их Белла. Они могли быть сколь угодно хорошенькими, но максимум, что они себе позволяли — это улыбаться и танцевать. Он же берег свое сердце для женщины с внутренним огнем.

* * *

Доктор почти ничем не помог. Попав в дороге в метель, он прибыл таким растрепанным, каким Вайолет его еще ни разу не видела. За несколько минут он осмотрел джентльмена, ощупал его ребра и прописал ему полный покой.

— Он будет дезориентирован. Возможны головокружение и потеря памяти. Следите за тем, чтобы он не напрягался. Раны обрабатывайте осторожно, чтобы не занести инфекцию.

Вайолет натянула на лицо улыбку. Он добирался сюда два часа только затем, чтобы сообщить то, что они с Эйвери уже знали.

Он вручил ей маленький пузырек.

— Рана тяжелая, поэтому давайте ему дважды в день лауданум. Через несколько дней я заеду и проверю его самочувствие.

— Как вы считаете, когда он сможет встать на ноги?

Старик выгнул свои кустистые седые брови.

— Минимум через три-четыре недели, мадам. Я знаю случаи, когда выздоровление при похожих травмах занимало два месяца.

Итак, он пробудет здесь не меньше нескольких недель! Сердце ее так и подскочило в груди, и она строго напомнила себе и своим нервам, что должна желать ему скорейшего выздоровления.

— Ему нужен полный покой. Зашторьте все окна. Понадобится свет — зажгите свечу. Пусть он как можно больше отдыхает. И попросите кого-нибудь время от времени проверять, как он дышит.

— Хорошо, доктор.

— Миссис Лоренс, вам самой не нужен осмотр? Как вы себя чувствуете?

Вайолет улыбнулась и похлопала его по руке.

— Сэр, со мной все хорошо. Да, я сильно испугалась, глядя, как страдает этот несчастный, защищая меня, но в остальном все в порядке.

— Рад слышать.

— Благодарю вас.

Она проводила его вниз по лестнице. В прихожей доктор остановился.

— Миледи, вы уверены, что вам не нужна помощь? Одинокая женщина в одном доме с посторонним мужчиной… Не лучше ли вызвать на время родственницу или соседку?

— Разумеется, — ответила она скорее затем, чтобы его успокоить, нежели потому что прониклась этой идеей. — Не волнуйтесь. Этот человек явно джентльмен. Мы постараемся разыскать его родных и известить их о его состоянии.

— Хорошо. Я загляну к вам через несколько дней, но если его состояние ухудшится, тотчас пошлите за мной.

Суставы его барахлили из-за ненастной погоды, и до двери он дошел ковыляющей походкой. Лакей помог ему надеть пальто и цилиндр. Когда доктор вышел за дверь, она увидела, как полы его пальто вздулись под порывом ветра.

Он походил на персонажа из готического романа. Вайолет представила, как он бродит по торфяникам и наводит страх на каких-нибудь случайных девиц, осмелившихся выйти наружу во время бури.

О-ох, ну и разбушевалось сегодня ее воображение. Сперва фантазии о незнакомце, теперь о докторе. Похоже, сегодняшние события повлияли на нее сильнее, чем она думала. Может, у нее шок, как у солдат после боя?

Или она просто устала? Вот окружающее и кажется ей ярче и таинственнее, чем есть, компенсируя недостаток всего этого в реальной — и такой одинокой — жизни.

Наверное, ее брат был прав. «Пора тебе подыскать доброго человека да выйти за него. Джон не хотел бы, чтобы ты состарилась в одиночестве».

Вайолет нравилась ее независимость и та свобода, которую давало положение вдовы со средствами. Однако у этой свободы была своя цена.

Никто не ограничивал ее траты, она была вольна засиживаться в гостях допоздна и распоряжаться деньгами по своему усмотрению, но вот по ночам… По ночам она лежала на своей огромной дубовой кровати и слушала гулкое эхо ветра. В доме жила прислуга, но не было мужа, не было детей, не было смеха, чтобы заполнить пустоту в ее сердце.

* * *

— Спит он по-прежнему беспокойно, миледи. — Эйвери потрогал лоб джентльмена. — Горячий. Надо бы раздобыть льда и сбить жар.

— Ты менял повязку? — Кровотечение прекратилось, но риск инфекции был еще велик. Вайолет стояла у кровати с балдахином и смотрела на своего спасителя, который, несмотря на присутствие в комнате людей, лежал безмолвно и неподвижно.

— Да. Рана пока не начала затягиваться, но выглядит уже не так страшно, как вчера.

— Он не приходил в себя?

— Только ворочался, что-то бормотал да пару раз воспользовался ночным горшком, но не заговаривал, а взгляд был мутным и расфокусированным.

После нападения прошло два дня. Она надеялась, что его бессознательное состояние вызвано лауданумом, а не раной, но полной уверенности не было.

— Если до послезавтра он не очнется, придется вызывать доктора Литтлтона. А пока будем сбивать жар и каждый час проверять его состояние.

Вайолет открыла окно. Снаружи было пасмурно. На земле тонким слоем лежал снег.

— Свежий воздух пойдет ему на пользу. — Она подергала за шнурок звонка, потом вернулась к постели и села на край. Ладони мужчины были горячими наощупь, но, чтобы убедиться наверняка, она поднесла их к своим щекам. Да, определенно теплее, чем следует.

Вошла Мириам.

— Миледи?

— Принеси, пожалуйста, лед, а если не найдешь, отправь кого-нибудь во двор за снегом. Надо остудить его и сбить температуру.

Она склонилась над прикроватным столиком, обмакнула полотенце в небольшую керамическую чашу и отжала.

— Я посижу с ним, Эйвери. — Она подняла глаза и улыбнулась. — Спасибо тебе.

Бережно, стараясь не задевать повязку, Вайолет начала обтирать лицо мужчины. Между делом она напевала. Песня была старая, еще из детства. Мать иногда пела ее за шитьем.

«Приди, любимая моя. С тобой вкушу блаженство я. Открыты нам полей простор, леса, долины, кручи гор…»

Обмывая его руки, она невольно отмечала каждый выступ мускулов. Даже проверила пальцем, действительно ли они такие твердые, какими кажутся. В нем вообще не было ничего мягкого — за исключением губ и шелковистых волос.

Она омыла его шею и спустилась ниже, к обнаженной коже в открытом вороте сорочки, где курчавились волосы. Глядя на него зачарованным взглядом, прошлась полотенцем по его груди, и когда задела соски, они сморщились, превратившись в маленькие тугие бутоны.