Патрисия дель Рока - Грех

Странное сочетание серого, туманного неба, падающего белого крошева – словно одинокая старушка в парке кидает крошки белого хлеба голубям, – и прозрачно-хрустальной воды, все равно прохладной, несмотря на подогрев.

И она плавает, не смея выйти на берег и подойти к лежакам, которые зимой холодны, словно сделаны не из пластмассы, а изо льда.

Но в такие моменты она ощущала удивительную гармонию с природой, мысли текли так же медленно и вяло, как падал снег, а в душе возникало ощущение затерянности в тумане и чистоты.

Словно каждый раз, выходя из бассейна, рождаешься заново, уже немножко другой.

Ей всегда нравились картины с надменными красавицами, которые выглядели, как Таинственные незнакомки, таящие в едва уловимой улыбке и блеске глаз какие-то свои личные, интимные тайны.

Особенно ей нравились женщины под вуалью. И она жалела, что сейчас мода на вуаль прошла – зато на востоке паранджа не потеряла своей актуальности.

Лучше всего, по ее мнению, вуаль носили старинные русские красавицы и парижские модницы. Одни Хэпберн в фильме «Как украсть миллион», ярко накрасившись, надев черное, скрыв лицо вуалью – преобразилась, став не просто красавицей, а настоящей волшебницей чувственности и затаенной, темной страсти.

Ей бы сейчас точно не помешала вуаль. А еще лучше – паранджа, чтобы полностью скрыть от людей следы слез на лице.

Это было бы особенно актуальным, хотя бы потому, что в их громадном здании находилось еще несколько редакций, как правило, соперничавших между собой журналов. Правда, имелась еще политическая газета, которой было наплевать на гламур с высокой колокольни.

Правда, с тремя красивыми журналистками из «Женских штучек» они пытались флиртовать за обедом в кафе. Трэйси им корчила гримасы, Линда обдавала арктическим холодом, а сама Рита просто рассеяно улыбалась. Так как даже на обеде у нее в голове крутились обрывки ее новых статей, образы, которые требовалось сначала поймать из космоса, затем слепить вместе, а потом попытаться понять, что за картинка вообще получилась.

К тому же, у нее тогда был Антуан… и вся семья де Ноблэ, включая из несовершеннолетнего сына. Правда, Виктору уже было семнадцать, как и Гарри Джонсону. Но это не давало ей право их развращать. Хотя бы потому, что до совершеннолетия они все еще не дотягивали. А когда они станут вполне зрелыми, ей уже по любому будет тридцать.

А когда женщине тридцать, она как бы уже умерла. А эти два красавчика некрофилами явно не были.

Рита вздохнула, машинально лавируя между машинами и двухэтажными лондонскими автобусами. Несколько раз она едва не врезалась в черные такси, которые ехали так, будто опаздывали на конец света.

Наконец она увидела их офис. Высокое здание из стекла и бетона, напоминающее ей аквариум, где они все были золотыми рыбками. Строение казалось ей очень неудачным. Во-первых, очень неустойчивая конструкция, держащаяся на многочисленных несущих колоннах. Затем, стены, в которых было больше стекла, чем бетона – и зимой в здании было безумно холодно, а летом – невыносимо жарко и душно.

Да и ей не нравилось, что окна были такими прозрачными и большими. Открывались очень приятные виды, особенно из ее кабинета на далекую Темзу. Хотя ее кабинет находился на самом последнем, двадцатом этаже, но ей все равно чудилось, что в ее окна кто-то заглядывает.

Только она еще не определилась: марсиане или пилоты самолетов.

А если закрывать жалюзи – становилось очень темно. А если открывать – слишком яркий свет резал глаза и выделял тоненькие морщинки на лицах присутствующих, словно злорадно помечал их возраст.

Оставив свой джип на стоянке, она приветливо кивнула охраннику и прошла в большие вертящиеся стеклянные двери. Самым большим для нее кошмаром было то, что однажды она застрянет в этой двери, и ее будет крутить там, пока она не умрет от разрыва сердца.

А если она застрянет каблуками в мягком ковре, или ее платье угодит в щель, то либо она будет крутиться в нижнем белье, так как с нее сорвет платье, либо останется без ног.

По крайней мере, так ей казалось.

Охранники в холле, как обычно, потребовали ее удостоверение, делая вид, что не узнают, глядя холодно и неприступно, пока в тысячный раз не сравнили оригинал с копией.

И только затем приветливо заулыбались.

Рита прошла дальше, как обычно, останавливаясь возле небольшого бассейна с огромными рыбками, которые, как всегда, завидев живого человека, кинулись наверх, жадно разевая рты. В бассейн вливалась вода из сложной системы водяного лабиринта. Вода проходила через множество искусно сделанных лондонских достопримечательностей: Тауэра, Вестминстерского аббатства, Букингемского дворца, Тауэрский мост и другие.

Словно крошечный Лондон, состоящий из одних достопримечательностей и залитый водой.

Женщина поднялась на свой этаж на стеклянном лифте, напоминающим ей какую-то капсулу для инопланетян, и там тоже небрежно продемонстрировала удостоверение охраннику, сидящему на их этаже. Тот махнул ей рукой, даже не отрываясь от маленького телевизора.

Ковер очерчивал весь коридор их этажа. В конце имелся большой открытый балкон, где некоторые работники курили, но она туда не выходила даже в моменты сигаретного бума – так как безумно боялась высоты. А на не застекленном балконе она ощущала себя незащищенной. К тому же, ходили слухи, что когда-то с этого же балкона выбросилась чья-то беременная секретарша.

Ей иногда казалось, что, если она постоит подольше на этом балконе, то тоже захочет выброситься.

Правда, пару раз она выходила туда вместе с Трэйси, но стояла возле двери, да еще держась за дверную ручку.

Шествуя по кроваво-красному ковру, напоминающему ей пресловутую красную дорожку для знаменитостей, она раздумывала, куда зайти сначала. Но решила, что лучше всего не тянуть кота за хвост, а навестить нового босса. Все равно рано или поздно придется это сделать.

Вдохнув побольше воздуха, словно она ныряла на опасную глубину, где водились акулы, она постучала в дверь кабинета бывшего начальника.

– Войдите! – послышался резкий, такой знакомый и такой неприятный ей голос Джона Вэйда. От одного только голоса у нее участился пульс и появилось головокружение.

Рита вошла с чувством приговоренной к обезглавливанию.

Моложавого мужчину она увидела сидящего на удобном мягком кожаном кресле, положившего ноги на стол. Невольно она отметила безукоризненные черные ботинки и черные же носки. Костюм у него тоже был черным, рубашка – жемчужно-серой, а в галстуке булавка из платины и с крупной черной жемчужиной.

Его рука с безукоризненным маникюром отстукивала медленный ритм на гладкой поверхности стола, на котором стоял только телефон-факс, ноутбук и лежал небрежно раскрытым деловой ежедневник из змеиной кожи.