Урфин Джюс - Зарисовки.Сборник

– Завтра утром не подберу. Дела, – я паркуюсь у дома Михаила. – Чего завис?

Михаил набирает побольше воздуха, как перед нырком, и шумно выдыхает. Он вообще уже несколько дней сам не свой. Опять, что ли, со своим территориальные войны ведут?

– Илья, – вызревает, наконец, он.

Я мысленно морщусь. С каждым разом мне все тяжелее и тяжелее дается благородный образ хорошего друга. Хочется втиснуться в конфликт Миши и его парня, острым шипом разворошить и выдрать, вычистить под себя хоть небольшой кусок в его сердце. Но я, напялив на лицо сочувственную улыбку, выскребаю из задворок совести общие фразы про «подумать», «не спешить», «у всех бывает». Потому что это действительно так. Мимолетные конфликты семейной жизни.

– Илья… – Миша откровенно мается.

– Рожай уже, – устало киваю я на циферблат часов, – домой хочу.

– Ты мне просто скажи, что все не так. Что я навыдумывал. Что я идиот. Мы постебемся над моим самомнением, и все.

Я оттарабаниваю пальцами по рулю предрасстрельную дробь.

– Илья, мне показалось, – тонет в словесном болоте безысходности Михаил, – что ты… Ты мной увлекся? – Михаил резко выдыхает, и салон ощутимо топит тягучее молчание.

– Не показалось, – наконец пропихиваю я слова через схваченное спазмом горло.

– Илья…

– Миш. Это моя проблема. Да и вообще… пройдет.

– Давно?

Я поворачиваюсь к Михаилу, позволяя себе, наверное, впервые посмотреть в глаза, не пряча и не утрамбовывая под обложку дружбы свои эмоции.

– Тему мы закроем. Обсасывать не будем. Ок?

Упрямо сжатая линия рта и короткий кивок. Это не согласие. Это уступка. Но мне и это сейчас подходит.

После этого неловкого разговора я становлюсь не просто влюбленным идиотом. Я становлюсь беззащитным влюбленным идиотом. Михаил, добивая мою выдержку и нервы проснувшейся сверхопекой, переходит на этакий режим повышенной корректности, где все сказанное предварительно взвешивается, и оттуда вычитается то, что может поранить мое глупое сердце. А оно, натыкаясь на закрытые темы, на отшлифованные фразы, на виновато-сочувствующий взгляд, ноет и дергает, как больной зуб. Но труднее всего жить с резко возросшим дефицитом физического контакта. Мне до одури хочется хотя бы простого прикосновения.

– Миш, нам спонсоры подкинули две путевки на турбазу – горы, лыжи, все дела. Мне впихнули вместо премии. Съездить отдохнуть не хочешь? – я пододвигаю к нему два глянцевых прямоугольника, которые яркими картинками безмятежного счастья раздражают меня весь день.

– Хочу. Ты катаешься на лыжах?

– Я?

Я честно собирался отдать эти путевки Мишке и его другу, но его вопрос резко перелицовывает все мои планы. На выходные вдвоем… Вместе. Выдыхаю, мысленно ищу на дне души совесть и не нахожу даже крох. Видимо, вот эта невольная Мишкина опека и изоляция меня во имя меня же склевала ее остатки.

– Катаюсь, – осторожно киваю, еще не до конца уверенный в том, что понимаю все правильно. – Ты со мной поедешь?

– Поеду.

– Потом созвонимся, обговорим детали.

На эту фразу меня еще хватает. Хватает даже на то, чтобы дойти с каменной мордой до мужского туалета. Там, вцепившись пальцами в белый фаянс раковины, я давлюсь криком и пытаюсь унять бешеный тремор.

«Тихо ты… дурак, – уговариваю себя. – Это всего лишь поездка. Обычная. Два друга, все дела… – я смотрю в сумасшедшие глаза, отражающиеся в зеркале, и продолжаю: – Ты помнишь, как выглядит его друг? Супермен и Джеймс Бонд регулярно кончают, глядя на его фотки Вконтакте. Помнишь, да? И помнишь, что Мишка его любит? Так что расслабься, парниша, и вдыхай кислород. Горный воздух, он полезный».

Я растерянно рассматриваю оживленный поселок, снующий туда-сюда народ и вношу коррективы в свое представление о горнолыжных базах. Это все похоже на open-air party, а я ожидал суровые красоты, тишину и… не важно. Не совпало.

– Давай шевелись. Нам в тот корпус с голубой крышей. Символично, да? Я в интернете все нарыл, не смотри так подозрительно. И еще, Илья, – голос Миши становится тише и серьезнее, – надеюсь, у тебя никаких таких мыслей? Я сначала согласился, а потом додумался только…

– Миш, – накопленные эмоции вдруг желчью разливаются на языке, – хватит уже!

Буквально силой я заставляю себя заткнуться и продолжить путь. А в голове ураганом закручивается насильно обрубленная истерика. Мысленно выговаривая чудовищные в своей несправедливости вещи, я словно шаг за шагом отступаю от него, отсекаю себя от своих же чувств.

«Хватит! Хватит! – рефреном к ним пульсирует злость. – Хватит!»

Пропитанный этой злостью, я чуть ли не прыгаю, как каучуковый мячик, ношусь с нездоровым энтузиазмом по всей базе, волоча за собой прифигевшего Мишку. Злость заставляет меня обнаглеть, переродиться. Я, как порвавшийся шланг, фонтанирую накопившимися эмоциями, щедро выплескивая их на всех, кто попадает в радиус моего зрения. Теряю чувство реальности и страха и почти откровенно флиртую с теми, кто хоть чуть-чуть вызывает мерцающий отблеск интереса.

– Я не приду ночевать, – не отрывая глаз от тарелки за ужином, разрываю я наконец гнетущую тишину, повисшую над нашим столиком.

– Я догадался.

Собирая раскиданные вокруг кровати в чужом номере вещи, я стараюсь загнать в нутро вонзившееся в меня разочарование. Глубокое, стыдное, осевшее полынным привкусом чужой спермы во рту.

«Ладно… Ладно… – уговариваю я воющую как кликуша душу. – Некому хранить верность-то…»

Что же так паршиво?

Мишка не спит. Я тенью проскальзываю в душ, а вот выйти из душа трудно. Стыдно. Вроде взрослые люди. Вроде я ему ничего не должен… Вроде?

– Как погулял? – встречает меня безразличный вопрос. Мишка не отрывает взгляд от планшета, перелистывает страницы, кажется, даже не успевая заметить, что там.

– Погулял, – согласно киваю я.

Мишка стрелой вылетает из кровати и, резко развернув меня, обжигает скулу пощечиной. Я неверяще прикасаюсь холодными пальцами к вспыхнувшей щеке.

– Миш?.. – мой голос садится от изумления.

Он отодвигается от меня, скрестив руки на груди и вцепившись трясущимися пальцами в предплечья.

– Я! Ты! Я думал! Верил! Берег! А ты! – Мишка обвиняюще тычет меня в грудь, не в силах собрать мысль хоть в одну разумную фразу.

– Миш? Миш, ты чего? – притягиваю я к себе дрожащего мужчину. Несмело касаюсь губами лихорадочного румянца. Обвожу острые скулы, заглядываю в затопленные эмоциями до черноты глаза. Легко-легко целую в уголок рта. Не верю. Не понимаю. Не имею сил отказаться. Перехватываю полузадохнувшийся выдох ртом и растворяюсь в пространстве и времени. Перестаю существовать, чувствую только лихорадочно горящие губы, агрессивно, нетерпеливо и требовательно взрывающие заложенные много месяцев назад внутри моего сердца мины. Чувствую только пальцы, жадно, до синяков сминающие мое тело, отмечающие на нем следы планируемого преступления. Чувствую только, как погибаю и рождаюсь снова, чтобы пережить этот шквал почти болезненного удовольствия, разрывающего в мелкие клочья паутину нервных переплетений.