Sco - Течение

Больше Андрей не возвращался.

Когда Неволин не вернулся через пятнадцать минут, Дима заволновался. Набрал выученный наизусть номер, но телефон оказался отключен. Кротов спустился на улицу, обошёл дом, оглядел двор, но не обнаружил ни машины Андрея, ни его самого. Он успокаивал себя мыслью, что тот, возможно, отъехал в магазин и вот-вот вернётся. Просидев с полчаса под подъездом, Дима растерянно пошёл домой. В голову лезла всякая муть, одна другой страшнее.

Ещё через полчаса, он практически был уверен, что такой спешный отъезд Андрея связан с дракой – возможно, этот сучий Сергей позвонил с угрозами или ещё чем, и тому пришлось поехать разбираться. Кротов клял себя последними словами за то, что подвёл Неволина под такой монастырь.

Когда в руках звякнул телефон, Дима вздрогнул всем телом и уставился на экран. СМС от Андрея. «Уехал по делам. Будет время – напишу». И всё. Он медленно осел на диван, перечитывая скудный текст на светящемся дисплее снова и снова. Не покидало ощущение какой-то тотальной подставы. Что значит «уехал по делам»? Каким вдруг? Вроде как надо бы успокоиться – с Андреем всё хорошо, но, блядь... Какого лешего?! Дима то вскакивал, то садился обратно на продавленный диван. Ноги куда-то несли, тело рвалось за дверь, на улицу, но было не понятно, куда ему бежать? Телефон Андрея не отвечал – выключен. Дима растеряно оглядел комнату. Он буквально не мог сообразить, что ему теперь делать? Сесть за компьютер и закончить работу? Пойти в душ? Начать готовить ужин или трезвонить по всем телефонам, включая полицию?

Ночь была ужасной. В те редкие моменты, когда Дима проваливался в сон, его мучили тягучие, беспросветные кошмары, а между этими периодами забытья, он крутился на кровати, пытаясь унять противное чувство какой-то неясной тревоги.

Первые дни после необъяснимого ухода Андрея, Кротов был как в полусне. Иногда отвлекался на однокурсников, зачёты, яркую рекламу по телеку, но гнетущее чувство, что случилось что-то страшное, постоянно маячило где-то рядом. Пока что Дима даже не знал, что ему думать и как оценивать такой вот Неволинский финт. Перебирал в голове все подробности их последней встречи, искал причину, по которой тот мог так внезапно удрать. Дима что-то сказал или сделал? Чем-то напугал или разозлил? Да нет же!..

Каждый новый день начинался с ощущения, что уж сегодня-то Андрей проявится. Как иначе? Не переехал же он на другой континент с концами! И тут обнаружился факт, отрезвивший Диму в одночасье. Оказалось, Неволин взял отпуск в бассейне аж до сентября, разделив свои группы между другими тренерами. С мая ребята разъезжались по дачам-югам-бабушкам, и группы занимались в сильно урезанном составе, поэтому, никто не возмутился, когда после соревнований он подал заявление за свой счёт, сославшись на семейные обстоятельства. Всё это Кротов узнал от болтливого Демидова, который в тот день после награждения проторчал в бассейне, что называется, до последнего клиента. Андрей даже заранее предупредил, что будет недоступен по телефону. Стало понятно, что он заранее знал, что пропадёт на несколько месяцев! Ещё до того, как приехать тогда к Диме. От таких откровений Кротова даже замутило. Потому, обмусолив этот факт со всех сторон, он чуть не довёл себя до истерики, готовя обличительную речь, которую он выдаст козлу Неволину, когда тот появится. А потом на место ярости пришла боль.

Эта боль не имела ни начала, ни конца. Дима жил в ней, дышал, спал, говорил. Она держала его зубами, не разжимая челюстей ни на секунду. Эмоции и переживания его больше не тревожили, ибо на фоне этой нескончаемой боли, они терялись, словно звон колокольчика, заглушаемый гудком пожарной сирены. Однажды он обречённо подумал, что это навсегда, что его никогда не отпустит и до конца своей жизни он так и будет существовать в этом коконе боли, будто внутри осиного гнезда. Все проблемы и переживания других людей казались ему не заслуживающей внимания ерундой. Сил на то, чтобы кому-то сочувствовать не было. Эта боль выела его до корки.

Майское солнце обманывало романтиков, словно старая цыганка, обещая им новый старт, новую жизнь. Дима чурался студенческих посиделок и компанейских выездов на "природы", даже не стараясь придумать вежливую причину для отказа, и через какое-то время ребята перестали его звать, а, по словам его приятеля Лёхи, Димина репутация души компании была безвозвратно разрушена. Это волновало его меньше всего. Ровно как и резвые девицы, пытавшиеся взять его в оборот, отираясь вокруг в Универе. Вечерами он валялся на кровати и пялился в потолок.Резнор пел ему о том, что он никогда не имел*, от воспоминаний щипало глаза. Смертельная усталость стала привычной.

Мама приехала в одну из очередных суббот июня, без звонка, без предупреждения. Поцеловав Диму в прихожей, по деловому оглядела неубранную квартиру и пустой холодильник, взяв сына за руку, заставила сесть рядом с собой на диван.

- Рассказывай.

Материнское сердце не обманешь – Дима понимал, что рано или поздно она начнёт допытываться, и на минуту он стал ребёнком, который просто хочет, чтобы мама отвела от него все его горести и страхи. Капелька милосердия – это всё, о чём он мог сейчас мечтать. И этой минуты стало достаточно, чтобы Дима сделал то, на что и не надеялся решиться.

Он прижался лицом к её плечу и начал говорить. Что полюбил мужчину, что преследовал его, что сходил с ума и потерял контроль. Что иногда плохо так, что хоть в петлю. Что в каждом прохожем ему чудится любимый. Что проклятый телефон молчит. И многое, многое другое. Когда поднял голову, с удивлением увидел насквозь мокрую кофту на мамином плече. А ведь с момента ухода Андрея он не проронил ни слезинки. Мать оцепенела. Дима видел - она так напугана, что готова вскочить и убежать из комнаты, прочь от него. Кротов подумал, что сейчас всё для него закончиться, что он совершил непоправимую ошибку. Но мать не двигалась с места. Древний инстинкт самки пересилил, заставляя остаться рядом со своим страдающим детёнышем. Она несмело провела тёплой рукой по Диминым волосам, видимо, собираясь с мыслями.

- Митенька, - произнесла тихо, гладя по голове. – Как страшно-то... Что ж теперь будет?

Дима понимал, что сейчас чувствует мать и что он - жуткий эгоист. Вот так вот вываливать всё на неё... Но он больше не мог терпеть это в одиночку. Мать сжала его кисть между своими ладонями, и это было самым лучшим, что она могла сейчас сделать. Она молча разделила его боль, пожалела. Они долго сидели, обнявшись. Изредка, мать вздыхала и шептала ему на ухо «ты, держись, сыночек» или «всё как-нибудь образуется». Кротов кивал и прижимался ещё сильнее. К вечеру она уехала, взяв с Димы обещание звонить каждый день и не делать глупостей.