Карина - Несколько дней в осенней тундре [СИ]

— Я о твоих вокальных талантах. А вы о чем подумали? — развлекалась я, глядя ей в

глаза и медленно облизывая свою верхнюю губу.

Пенопластом по стеклу прозвучал голос редко видимого за последние дни шефа

— Евгения, может вам в помощь все-таки кого дать? Смотрю я на вас, вы же с лица уже обе спали. Много у вас еще работы?

Отец-кормилец, заботливый ты наш! Пристально глядя в глаза Людмиле, я ответила:

— Ну, лично мне помощь не нужна. Я, кажется, неплохо справляюсь со своими обязанностями, Людмила Львовна? Или у вас есть претензии?

Людмиле Львовне было сложнее, шеф стоял у меня за спиной и смотрел на нее.

— Спасибо, Виктор Анатольевич, осталось совсем немного, думаю денька на два. Мы

кстати хотели сегодня день отдохнуть, мне надо бумаги в порядок привести, проверить записи. Что касается вас, Евгения Николаевна, мне нравится, с вами работать, вопрос в том, не переутомились ли вы со мной. Вы действительно выглядите уставшей, — выдала она тираду с абсолютно нейтральным лицом.

После завтрака мы разбежались по своим делам, договорившись освободиться к обеду. Я помогла Юсупову, разобрать каротажный материал, он в свою очередь помог мне погрузить в вертолет и увезти в кернохранилище последние образцы керна с нашей скважины. Вернулись мы после обеда, уже часа в три. Я заскочила к себе. Людмила все еще копалась в бумагах, что-то считая на калькуляторе. Я взяла полотенце, пошла в баню и окатилась чуть теплой водой, смывая пыль, грязь, усталость. Выйдя на улицу, я присела на скамейку возле Белого дома, закурила и огляделась. Небо затянули низкие, темно серые облака. Стало сумрачно и холодно. "Стойбище" наше почти опустело. Увезли буровую вышку, половину жилых балков, оставшиеся вагончики смотрелись как-то сиротски на фоне этой угрюмой равнины. Ко мне подошла Людмила, села рядом.

— Ну что, каникулы отменяются в виду нелетной погоды?

— Ты закончила свои дела?

— Да. Нам осталось совсем немного. От силы на день работы. Так что завтра последний день, и можно заказывать вертолет. Что будем делать?

— Смотря что ты имеешь в виду, — грустно ответила я.

— Ты обещала показать лебедей.

— Ты обедала?

— Не хочется, а ты?

— Тоже нет. Пойду, стрельну что-нибудь съестное и поедем.

Из съедобного я раздобыла только вчерашние булочки. Присовокупив к булочкам чайник, банку растворимого кофе и пару спальных мешков, я загрузила все это в кузов, уже привычным жестом подсадила в кабину Людмилу и мы отправились на мое любимое место. Вода в бесчисленных озерах, попадавшихся нам на пути все эти дни была темно коричневая, цвета очень крепко заваренного чая. У таких озер были заросшие травой берега и топкое торфяное дно. Озеро, к которому я привезла Людмилу, было совершенно голубым в солнечные дни и темно-темно синим сегодня.

— Что за чудо? — воскликнула она.

Мы вышли на небольшой песчаный пляж.

— Белый песок, — пояснила я — у него все дно такое и вода не болотная, ключевая.

— Какая красота, — Людмила потянулась, закидывая руки за голову.

— Рыбалки здесь нет, но место красивое, — согласилась я.

— А лебеди?

— Их здесь нет, ты же видишь, в воде ни травы, ни живности никакой не водится.

Они на соседнем озере живут, но прилетают сюда иногда. Тоже, наверное, любуются.

— Так поехали туда.

— Ни проехать, ни пройти — там трясина. Уже проверяла.

Я собрала сухие сучья, сложила костер, подпалила его, воткнула в песок две рогатины, взяла из кузова железный прут и повесила над костром чайник с водой, рядом с костром расстелила брезент, разложила сверху расстегнутые спальные мешки.

Людмила сначала гуляла по берегу, потом подошла к костру. Говорить не хотелось. Голоса в тишине раздавались как-то гулко, словно в пустой комнате. Ни комариного звона, ни птичьего гомона, даже ветер стих. Мы выпили кофе, вяло пожевали булочки. Людмила легла на спальники, посмотрела в небо, потом поднялась, на локте и стала смотреть в костер.

— Они часто здесь летают?

— Часто…

— Сегодня не прилетят.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что я очень хочу их увидеть… Никогда не видела диких лебедей.

Я встала, подошла к кромке воды, ополоснула наши чашки и засмотрелась на отражение облаков в воде.

— Иди сюда, — услышала я у себя за спиной.

Я оглянулась и обомлела. Совершенно голая Людмила стояла возле костра. Легкая улыбка скользила по ее губам.

— Ты с ума сошла, простудишься!

Я подскочила к ней и замерла в растерянности, вытирая о себя мокрые руки. Не сводя с меня взгляда Людмила медленно присела, потом легла на спальники. Некоторое время я молча смотрела на это тело у ног, на этот зовущий взгляд, и стала быстро раздеваться, почти срывая с себя одежду. Я нависла над ней, опираясь на локти, подсунув ладони ей под лопатки, пытаясь укрыть своим телом как одеялом. Людмила засмеялась, когда мои холодные ладони коснулись ее спины. Мне хотелось, что бы поцелуй был тихим и нежным…

— Давай вытащим один спальник и накроемся им, — Людмила прервала поцелуй и

проверила рукой — нет ли крови на укушенной губе.

— Я не дам тебе замерзнуть, солнце мое, — с угрозой в голосе пообещала я.

— Я думаю, мы обе не замерзнем, — промурлыкала она в ответ, проведя ногтями вдоль спины.

В этот раз мы решили подняться на вершину наслаждения вместе, взявшись за руки, сплетя пальцы. Мы карабкались вверх, все выше и выше, двигаясь в такт, чутко прислушиваясь друг к другу. Я взбиралась медленно, с трудом. Людмила видела это и несколько раз притормаживала свой бег. Внутри опять зашевелился страх. Что если чудо, случившееся минувшей ночью, всего лишь чудо, которое имеет тенденцию случаться раз в столетие, что бы жизнь в оставшиеся годы медом не казалась? Я заглянула в глаза Людмиле. Было ощущение, что она смотрит в темную бездну. Мне вдруг стало все равно. И действительно, какая разница, разве дело во мне?

Женщина подо мной, вздрагивающие ноздри ее тонкого носа, полу прикрытые глаза, напряженно вытянутая шея, деревянно-твердые соски, смешные пупырышки вокруг них, и море влаги там, внизу… Вот, что было важно. Людмила, запрокинув голову, уже знакомым мне манером, закусила нижнюю губу и застонала. Я целовала ее в шею, слегка покусывая кожу. Сама не знаю, почему я так делала, никогда никого раньше так не целовала, но сейчас мне это безумно нравилось. Я ощутила крик сначала губами, почувствовав вибрацию ее горла, а потом услышала его — низкий, протяжный, полный темной, первобытной страсти.

— Я бо-о-ольше не могу-у-у! Же-е-енька-а-а-а!

Людмила впилась мне ногтями в спину, сильно вздрогнула раз, другой, глянула мне в глаза затуманенным взором, зажмурилась и опять закричала, запрокинув голову.