Карина - Несколько дней в осенней тундре [СИ]

— Можно я с тобой лягу, я опять замерзла, и согреться не могу.

Я глянула на пол в дверном проеме. Отсветов не было. Значит все-таки заснула.

— Ложись.

Я поднялась, взяла одеяло, которым Людмила укрывалась, набросила его поверх своего. Потом подбросила дров в печку, дождалась, когда по поленьям побегут язычки пламени. Я была в замешательстве — сердце прыгало в груди как мяч, под рукой баскетболиста. Я боялась, что она почувствует этот дриблинг, услышит мою одышку. Засунув руку под одеяла, я нащупала ее ступни, они были холодные, как ледышки. Я начала растирать ее удивительно маленькие, со смешными аккуратными пальчиками ступни, и это незамысловатое действие помогло мне вернуть самообладание.

— Ну, как, так уже лучше?

— Да, спасибо тебе. Тепло. Я чувствую.

Я подоткнула свисающий край одеяла, потушила свечу и нырнула в постель. Минута неловкости, пока перебиралась через нее к стене, что бы не загораживать тепло, идущее из комнаты. Мы обе повозились, устраиваясь удобнее, и замерли. Я лежала одна.

— Ты где?

— Здесь.

Я пошарила рукой. Людмила лежала, свернувшись калачиком на краю кровати.

— Так, сирота казанская, двигай сюда, — скомандовала я, — Давай-давай!

Я сунула руку в центр этого калача и подтянула ее к себе, прижимая к животу.

— Привались ко мне, распрямись, сейчас согреешься.

Я подсунула свою руку ей по голову, другой рукой продолжала обнимать ее талию, и переплела свои ноги с ее ногами. Опять замерли. Пришлось собрать всю свою волю в кулак, что бы руки остались вялыми и расслабленными.

— Не спишь еще?

— Нет.

— Зачем ты тащила его?.. Оставила бы, позвала бы меня… — эта мысль не давала мне покоя. — Тащить по бездорожью на себе такого кабана… Это круто.

— Он боялся остаться один. Он панически боится медведей.

— Какие медведи?! Я третий год в этих краях, ни одного медведя не видела!

Сквозь сон я услышала шум вертолета, только не поняла — сел или взлетел он. У меня затекла рука, но я терпела, боясь разбудить Людмилу. Было очень жарко. На всякий случай, осторожно пощупала ее лоб. Вроде без температуры. Тихо щелкнул замок входной двери, на секунду стали слышнее звуки, долетавшие с улицы. Сонное состояние моментально прошло, его заменила холодная ярость. В дверях стоял Папа собственной персоной и любовался на нашу композицию. Людмила спала на мне, положив голову мне на грудь, по-хозяйски обняв рукой и закинув на меня для верности ногу. Все это было скрыто под одеялом, но контуры прочитывались вполне ясно. Я подняла голову и пристально стала смотреть в глаза шефу. Кажется, впервые за все время наших отношений он не выдержал и отвел взгляд, потом сделал шаг назад и прикрыл дверь. Я выскользнула из кровати, натянула брюки, вышла в кабинет.

Шеф стоял у окна и, не поворачиваясь ко мне, тихо начал говорить

— Приходил борт, забрал Сайбеля.

— Как он?

— Да как… Так… Ночь с ним не спали. Температура, нога как бревно… Бредил… Похоже,

инфекцию в рану занесли. Блин, меня техника безопасности и так забодала, после этого во век не отмоешься. Надо акт оформлять… Поможешь… Скажи Заславской, чтобы объяснительную написала.

— На чье имя?

— Ни на чье, просто объяснительная в произвольной форме. И сама напиши.

— Хорошо, только смотаюсь за приборами.

— Лады. Тут вот еще что — я звонил в Контору, доложил ситуацию… Они просят помочь со съемкой… У вас много там осталось?

Я сильно растерла лицо руками, раздернула занавески на другом окне и тоже посмотрела на улицу. Ночью упал мороз. Трава была пушистая от инея, лужи украсились кружевной каймой.

— Толком не знаю, не вникала. Кажется больше половины. И все дальние.

— Что делать будем? Кого с ней пошлем? Юсупова или из ребят кого?

— Ты посмотри, как быстро холодает, а ты что, хочешь их бросить в тундре с палаткой?

— Что предлагаешь?

— Дай мне ГАЗ-66, я провезу ее по оставшимся скважинам и помогу провести съемку.

— На нем сварка.

— Баллоны можно перекинуть в ЗИС к электрику.

— А генератор?

— Генератор уже две недели как в ремонте. Забыл? Он же большой за собой на прицепе таскает. Мне нужен этот ГАЗ. У него лебедка “самовывоза” есть.

— А бензин?

— Ты же говоришь, что ситуацию доложил? — я тихо засмеялась, — вот не поверю, что ты не урвал под это дело каких-нибудь благ.

— Хорошо, предположим, бензин я найду, кого пошлем?

— Я же сказала, сама поеду.

— Хватит уже. Набегалась. Ты мне здесь нужна.

— Анатольевич, я этим летом толком дома не была, с буровой не вылезала. Я вкалывала как проклятая и за Жучку и за внучку, всех замещала. Подари мне эту неделю. Обоснования и графики тебе и Ренат красиво нарисует.

— Это тяжелая машина…

— Я водила, знаю.

— Да ты пойми, случись что в дороге… Там мужик нужен…

— Я эти песни всю жизнь слушаю, про то, как вам всем, граждане начальники, не просто геолог нужен, а мужик, который по хрен в нефти бы бродил, — рявкнула я, -

И за шесть лет трудовой деятельности еще ни разу не столкнулась с такой

необходимостью, вступить в эту самую нефть по это самое! Теперь выясняется, что и для того, что бы маркшейдером стать мне тоже бубенчиков в штанах не хватает!

Шеф резко повернулся и тоже повысил голос:

— Я тебе этого никогда не говорил!

— Ты не говорил, зато от других яйценосных особ наслушалась, пока к тебе устроилась.

У шефа желваки на скулах заходили. Несколько минут мы молчали.

— Значит неделя. А там и конец вахты. Когда у тебя отпуск?

— Теперь не знаю, с этим переездом. Очередной я уже пропустила…

Шеф пошел к выходу.

— Так что решили? — спросила я его спину.

— Возьмешь из бурильщиков кого-нибудь.

— Да не нужен нам никто, ты пойми. Двое в кабине — кресла, относительный комфорт,

а кто-то третий и это буду я, не посажу ведь я ее в этот гадюшник, в темном кузове трясется…

— Ладно. Думать надо.

Шеф ушел, я еще какое-то время смотрела на улицу, потом обернулась. В дверном проеме стояла Людмила и внимательно рассматривала меня.

В конечном итоге, нам выделили в полное распоряжение ГАЗ и пять дней сроку на съемку оставшейся площади. Мы рано поднимались, завтракали в столовой, брали термосы с обедом и уезжали на работу. Мне стало не до рыбалки, не до медитаций, глядя в небо, но зато появилась серьезная, уважительная причина чаще смотреть в сторону Заславской, разговаривать с ней. Иногда, правда, засмотревшись на нее, я пропускала жест, которым она просила меня отойти в сторону или подальше, заслушавшись ее голосом, пропускала смысл ее слов или путала колонки с цифрами… Я любовалась на нее, а в душе сначала тихо, потом громче и громче разливалась волшебная мелодия. Мне кажется, это был Моцарт. По крайней мере, что-то очень похожее на Andante из двадцать первого концерта, там так роскошно царствует рояль. Мир плыл и качался в такт с этой мелодией, ее не в состоянии был заглушить даже надсадный рев ГАЗона. Конечно же, ни словом, ни жестом я не выдавала своего состояния. О чем говорить — я влюбилась в женщину… Что может быть ужаснее… Особенно в моем положении… Что может быть прекраснее — я влюбилась…