Андре Савиньон - Я приду плюнуть на ваши могилы...

Фермеры, припозднившиеся в баре гостиницы, стали потихоньку расходиться. Многие из них играли в кости, они тоже, побросав все, даже не подсчитывая очков, поспешили за уходящими. Поравнявшись с сэром Ричардом, они ограничились короткими фразами:

— Спокойной ночи, сэр Ричард…

— Всего хорошего, сэр Ричард…

— Пора поторопиться домой…

— Хозяйка небось думает, куда это я запропастился…

Он приветствовал каждого кивком головы. Да, он знал их всех, знал их семьи. Это было всегда. Еще с тех времен, когда он совсем мальчишкой объезжал верхом имение вместе с отцом. Он помнил свою первую лошадь — это была черная кобыла — и то тайное удовольствие, которое он испытывал, когда взрослые мужчины кланялись и снимали шляпы при его приближении. Самые старые делали это и сейчас, и он испытывал еще большее удовольствие, усиленное годами ответственности — царствования, как он любил про себя называть это.

— Повторить, сэр Ричард? — спросил Джорджи.

— Нет, благодарю, уже поздно.

Он оплатил по счету и вышел на порог.

— Вы знаете, Джордж, а ведь американцы правы. Под каким углом теперь ни рассматривай, мы в убытке. Если замку суждено исчезнуть, что вам больше по душе: тюрьма или атомный завод?

Джордж внимательно на него посмотрел, потом сказал:

— Что вы говорите, сэр?

Сэр Ричард улыбнулся.

— Что ни говорите, а благодаря туристам ваше заведение процветает. А замок — это уже другое дело. Постарайтесь изменить свое отношение к американцам, когда они вернутся, Джордж. Боюсь, что дело далеко еще не в шляпе, как они говорят.

Он вышел, а Джордж продолжал сверлить дверь своими круглыми глазами.

Из внутренней двери показалась его жена — маленькая худенькая женщина с длинным носом и редкими седыми волосами.

— Джордж! Ужин готов. Что это тут за шум? Джо-о-рдж! Ты меня слышишь? Ну, что ты стоишь как истукан? С ума, что ли, сошел?

— Не я с ума сошел, а он, — отозвался наконец Джордж. — Сэр Ричард совсем потерял голову, говорит о тюрьмах, об атомных заводах.

— Только и знаешь, что пить целыми днями, — язвительно проговорила жена. — Ну, хватит! Иди, положи себе в брюхо чего-нибудь получше, чем это паршивое пиво. У тебя все доходы проваливаются туда!

Она исчезла на кухне. И он, постояв немного в нерешительности, последовал за ней.

На другом конце деревни сэр Ричард медленно приближался к замку. Он отпустил поводья и рассеянно смотрел вдаль, на мирно раскинувшиеся поля и леса. Вечерний свет съедал тени, подчеркивая золотое одеяние ив и зеленеющие всходы ржи. На фоне садящегося солнца во всей своей величественной красоте вырисовывался замок. Это был его очаг, его наследство. Как он мог отказаться от него? Он попытался представить себе, что замка уже нет, а на его месте появилась современная ферма с новыми высокими домами, новой техникой, хорошо обработанными полями, дающими высокие урожаи, и модернизированными ригами, короче, ферма, о которой можно лишь мечтать.

По грунтовой дороге пешком возвращались домой фермеры. Они заметили его, но слишком большое расстояние, разделявшее их, не давало им возможности поприветствовать его. Тогда они запели:

«Потому что он отличный парень…»

Слезы навернулись у него на глазах: они все-таки его любили. Он поднял руку в знак благодарности вслед удаляющимся голосам. Да, он очень хорошо представлял себе образцовую ферму, раскинувшуюся на его древних землях, хорошо ухоженные леса и плодородные пашни, простирающиеся до горизонта, и всех своих фермеров, наслаждающихся счастливой жизнью.

А как же он? Как вновь обрести счастье, когда замок исчезнет? Король без замка больше не король.

Дикая боль вновь заколотила его по вискам, и он пришпорил лошадь. Скорее бы вернуться в замок. Солнце уже село, и в сумерках, на фоне затянутого тучами неба, замок стоял грустный и одинокий.

— Извините меня, мистер Блэйн, мне не следовало бы звать вас к телефону, но звонит ваш отец из Нью-Йорка. По крайней мере, мне так показалось, судя по голосу.

Джон Блэйн одиноко стоял у окна и наблюдал, как солнце садилось за башни замка. Он увидел ее миниатюрный силуэт в светлом, цвета диких нарциссов, платье, вырисовывающийся в дверном проеме.

— И что же это был за голос? — с улыбкой спросил он.

— По правде говоря, это был зычный голос, раскатами летящий через океан.

Он рассмеялся и последовал за ней в библиотеку.

— Это и впрямь голос моего отца. — Он взял трубку. — Алло? Алло? — Ответа не было. — Наверное, он положил трубку, обидевшись, что я не сижу рядом с телефонным аппаратом и не жду его звонка.

— О, нет! Скорее это поломка на линии из-за шторма.

Кэт взяла у него из рук трубку и сказала в нее:

— Мисс, соедините меня, пожалуйста, с Нью-Йорком. Там ждут нашего звонка… Хорошо, я передам ему, что нужно подождать.

Она положила трубку и повернулась к нему. Глаза ее блестели голубым светом.

— Телефонистка сказала, что соединит, как только освободится линия. Кроме того, она добавила, что у нее приказ не соединять до тех пор, пока «оболтус-сын» не будет у аппарата. Ваш отец всегда такой?

— Всегда. И останется таким до своей смерти. Аминь!

— Как же ваша мать… — Кэт прикусила себе губу. Слишком смело с ее стороны. По какому праву она задает вопросы?

— …Могла выносить его? — закончил он за нее. — Она обожала его, подтрунивала над ним и совсем не боялась. И он был совершенно без ума от нее. Когда она умерла, я думал, он потеряет рассудок. Все ее вещи стали в доме священными. Никто не имел права прикоснуться к ним. Картины, например. Он хотел запереть их.

— Мне нравится, как вы говорите об их любви, — тихо сказала она.

Кэт опиралась на массивный письменный стол из красного дерева и смотрела, как он взял со стола маленького слоника из слоновой кости и молча разглядывал его. Не отрывая глаз от его рук — тонких и мускулистых, хорошо очерченных, красивых рук, — она продолжала говорить своим нежным мечтательным голосом:

— Я мало знаю о своих родителях, мне о них только рассказывали. Моя мать любила отца, иначе она ни за что бы не вышла за него замуж, ведь он был ниже ее в социальном положении. — Немного поколебавшись, она робко добавила: — Это была «леди». Не знаю, почему я вам все это рассказываю.

Он живо и с интересом взглянул на нее.

— А почему бы и нет? Я знаю, что вы не та, за кого вас здесь пытаются выдать.

— Но ведь это правда. Мой отец был сыном дворецкого, вы его уже видели.

— Уэллса? — спросил он недоверчивым тоном.

Она утвердительно кивнула головой.

— Это мой дед.

Они обменялись долгим взглядом. Джон Блэйн отвернулся первым, воскликнув:

— Какое это имеет значение?

— Здесь, в замке, это имеет большое значение, — тихо ответила она, — но не для меня.