Хлоя Вилкокс - Одержимость миллиардером (ЛП)

— Это всё объясняет!

— Да, некоторые вещи могут объясняться совсем просто.

— Это предложение имеет тайный смысл?

— Я пишу романы о тайных посланиях. Вот.

— Ах! — смущённо вырывается у меня.

— Вы читали мои романы?

Я краснею как помидор. По инициативе Адель я прямо сейчас приступила к " Мирине ", другие его книги я ещё не читала. Как мне сейчас выйти из этого положения?

— Естественно вы не обязаны читать мои книги. Я не упрекаю вас из-за этого.

— Всё же, всё же, я их прочитала. Они мне понравились. Они очень интересные.

Он тихо смеётся.

— Вы плохо лжёте, мадемуазель. Но вы в высшей степени любезны.

Я на самом деле глупее, чем разрешено полицией! Что он сейчас обо мне думает?

Сержусь на себя саму, и молчу, пока мы не прибываем в отель. Из "Ягуара" я рассматриваю пейзаж, который на обратном пути кажется более экзотическим.

Через час мы достигаем отеля " Мерис " на Rue de Rivoli [1] улица Риволи́, одна из самых длинных и известных в Париже, естественное продолжение Елисейских Полей на восток от площади Согласия . Как только "Ягуар" останавливается, я тут же открываю дверь и выскакиваю из машины. Дворецкий, который выходит одновременно со мной, озадаченно за этим наблюдает. Слишком поздно мне становится ясно, что я должна была ждать, пока он не откроет мне дверь. Давид Фултон выходит с моей стороны, потому что на его стороне затрудненное уличное движение по улице Риволи.

— Как нетерпеливо, мадемуазель Марс, как пылко!

— Я... к этому не привыкла..., — извиняюсь я перед водителем и чувствую, как снова краснею.

Один из коридорных забирает "Ягуар", другой подхватывает багаж. Я сопровождаю господина Фултона и его водителя, которые направляются к входу в отель под аркадой. Я смотрю в землю под ногами, на которой мозаикой выложено название отеля. Эта роскошь стесняет меня, и я неожиданно вспоминаю, что на моей юбке пятно. Я останавливаюсь в тот момент, когда писатель открывает входную дверь.

— Я подожду вас снаружи...

— Нет, я прошу вас, пойдёмте! Приглашаю вас на кофе, как компенсацию за то, что просочилось в вашу юбку...

— Это очень любезно, — отвечаю я, совершенно растроганная его предусмотрительностью, — но...

— Вы меня боитесь?

— Вас – нет, нет, скорее взглядов гостей гостиницы, когда они увидят пятно на моей юбке...

— И осуждения всей планеты?

— Вы смеётесь надо мной, но... совершенно серьёзно: что они должны обо мне подумать?

— То, что вы неуклюжая? Полагаю, бывают ситуации хуже этой!

Он так настойчив и любезен, что я уступаю. Итак, я следую за Давидом, который самоуверенно входит в отель. Пока его мажордом идёт к ресепшену, Фултон разворачивается в направлении бара. Заведение полностью выдержано в тёмном дереве и декоративные багеты в стиле ампир покрыты позолотой, с очень красивыми креслами, подлокотники которых были вырезаны в форме лебедей. Я не привыкла к такой роскоши и чувствую себя плохо. Однако Фултон выглядит так, как будто он полностью в своей стихии. Мужчина заказывает две чашечки кофе. Я сажусь напротив него, причём свою юбку зажимаю между бёдрами и держу колени вместе, чтобы спрятать пятно.

— Я бы охотнее остановился в "Крильон" [2] центральная площадь Парижа , — говорит он с рассеянным выражением лица, — из-за маленького балкона, выходящего на площадь Согласия... но отель закрыт из-за ремонтных работ.

Я утвердительно киваю, но задаюсь вопросом, возможно, Фултон подразумевает под так называемым "маленьким балконом" лоджию, которая выходит на площадь Согласия. Кажется, романист никак не может повлиять на моё молчание.

— Вы знаете, что отель " Мерис " был одним из первых отелей класса "люкс"? - продолжает Фултон с хитрой улыбкой.

Его глаза за тёмными очками не различить. Я спрашиваю себя, смеётся ли он надо мной, проверяет или беседует, просто из вежливости.

— Ах, да? — отвечаю я и выжидаю, что последует.

— Это было в конце восемнадцатого века. Париж входил в маршрут поездок по Европе, совершаемых в то время молодыми состоятельными англичанами, завершающими свое обучение... Вы студентка?

Я качаю головой и кусаю губы. Почему я так обороняюсь? Почему меня огорчает мнение американского миллиардера, который через несколько дней уедет, и я никогда больше его не увижу? Близость писателя заставляет меня нервничать: каждый раз, когда он что-то берёт, я ощущаю, что Фултон хочет коснуться меня, и вздрагиваю. Полагаю, мужчина меня запугивает.

— У вас есть любимый автор? — он спрашивает у меня, чтобы добавить воодушевления беседе, которая снова превратилась бы в неловкое молчание.

— Мне особенно нравится Александр Дюма.

Он изумлённо поднимает бровь над краем своих очков. Совершенно очерченную бровь, такую же чёрную, как его волосы.

— Александр Дюма? Поразительно для женщины. Всё же, он, скорее, автор для юных мальчиков.

— Может быть, " Три мушкетёра "... Но я предпочитаю его мемуары и путевые заметки...

— Так как я их не читал, мне тяжело разделить ваш энтузиазм.

Я неважно себя чувствую. Я должна была развивать беседу, разъяснить ему, что люблю Дюма, но боюсь нагнать на него тоску, и, право не знаю, как и с чего я должна была начинать разговор. Фултон в полной мере вежлив, и я бы с радостью показала ему себя с более выгодной стороны. Но не могу ни о чём думать. Молча, я пью свой кофе.

— Может, вы хотите принять душ, прежде чем мы поедем в "Ларок"? — наконец, спрашиваю я.

— Не знаю, как я должен воспринимать это предложение...

— Возможно, вы захотите освежиться? — заикаюсь я как школьница, которую поймали за воровством.

— Очень любезно, что вы озабочены моим благоденствием. Тем не менее, я не хочу оставлять вас здесь одну. Возможно, это приведёт к нежелательной встрече.

— Здесь? Вы думаете, что в любое мгновение здесь, в " Мерисе ", может остановиться банда преступников?

— Может быть, не преступников... а какой-нибудь очаровательный многообещающий юноша, это очень даже возможно.

— Эти " золотые мальчики " меня не пугают...

— Зато меня!

В какую игру он играет?

Между тем дворецкий возвращается. Мажордом шепчет что-то на ухо Давиду, который вслед за этим немедленно поднимается.

— Итак, хорошо, мы едем в издательство, — восклицает он.

Я встаю и следую за ними. Снова "Ягуар". Что за странное ощущение ехать на таком автомобиле класса "Люкс" через Париж. У меня было чувство, будто я богатая туристка, которая прогуливается по городу. Впечатление больше, чем странное – великолепное. Я избегаю разглядывания Давида Фултона, хотя имею такое желание. Однако он ничего больше не говорит, но производит не менее презентабельное впечатление: его запах, тепло, которое излучает мужчина... Я снова краснею.