Lina Mur - Fifty And One Step Bac

сто ударов в полную силу, прямыми ударами...это

слишком. Это в четыре раза больше, чем сделал ты.

Тем более...после них требуется помощь, чтобы не

было заражения, — мягко произносит Эл.

— Я уже заражён, поэтому не волнует. Она не я. Она

другая. Я не имел права портить её кожу. Я никто и я

готов, — смотрю на друзей, которые сжимают губы и

кивают мне. Ещё бы никто не возражает больше.

Знают меня лучше, чем другие. Столько лет и сам

оказался тут. Наказывать себя не больно. Привычно.

Но сейчас знаю, что будет иначе. Будет хуже и глубже, чем ранее. И готов, готов отдать все, чтобы вернуться.

Ничего нет.

Выхожу на центр комнаты, когда сам наблюдал за

таким. Но все изменилось. Я изменился. Поднимаю

руки, чтобы их закрепили.

— Крепче, — требую я, и Эл затягивает туже, заставляя ощутить ровный пульс на запястьях.

Уверенный взгляд в никуда, в темноту, с которой буду

бороться известным только мне способом. Жду.

Слышу тяжёлый вздох Эла, чувствую, как нервничает

Райли недалеко, сев на ступеньки. И тяжёлые шаги к

розгам. Уже не помню, как сильны их удары от чужой

руки. Как точны и проникают глубже.

Свист и ничего не чувствую, только небольшое

покалывание. Ещё раз, и снова...привык. Привык к

этому, необходимо больше.

— Давай! Мать твою, бей ты! — рычу в пустоту.

Сильнее. Глубже. До сжатых зубов, но не чувствую

раны, хочу их, хочу твои раны, крошка. Отдай мне

боль, отдай её. Ублюдок...

«Папочка любит своего сыночка, ведь сыночек сегодня

послужит для него подставкой для ног. Твой папочка

так устал сегодня, иди ко мне, мой мальчик, я жду тебя

так долго», — в голове появляется яркая картинка и

сладкий пропитанный алкоголем голос. Руками хватаю

цепи и тяну на себя. Ещё глубже. Возвращай меня

туда! Давай!

Стою на четвереньках. Голый. Слышу, как

всхлипывает мать. Молчать. Смотреть перед собой и

чувствовать тяжесть на спине. Его ботинок, ударяющий по рёбрам, что падаю. Шиплю от боли.

Жмурюсь. Не хочу больше так жить. Хочу рассказать

кому-то, попросить, чтобы спасли. Боюсь. Хватает

меня за волосы, возвращая в покорную мебель.

Свист рассекает воздух, как и мою кожу. По лицу

скатывается пот. Вспомнил, на что обрёк тебя. На

кровь во рту, на неприятный кисловатый привкус, на

отвращение к себе. На перьевые рисунки из крови на

спине. Красиво? Нет, больше нет. Каюсь.

Приоткрываю глаза, пока тело непроизвольно

дёргается под ударами. Спина выгибается. Молчу. В

себе проношу боль, не считаю, но перешёл рубеж.

Теперь по живому...по сердцу...бей. Оставь на нём

борозды моей ошибки. Хочу.

Вижу тебя, ты опускаешь голову, не желая смотреть.

Не смотри, не надо. Дай мне свободу, дай мне согреть

тебя. Подойди...

«Хочешь ещё, сынок? Хочешь ещё увидеть, как это

прекрасно? Скоро вырастишь, я научу тебя! Всему

научу, ты будешь прекрасен. Мой хороший, ну ты

только посмотри, как этой сучке нравится. Она

стонала. Ты же слышал, да? Помнишь, как она

просила ещё? Вот. Скоро и ты повзрослеешь. Хочешь

отдам тебе её для первого раза? Или лучше Люси? Ты

все вернёшь папочке сполна», — пьяный голос

проникает в сознание, которое просто отсутствует, пока смотрю, как он сползает с матери, совершенно не

реагирующей ни на сперму на лице от другого

мужчины, ни на синяки на теле. Смотрю...гадко. Его

ладонь на моей щеке. Дёргаюсь. Удар по ней и

раскрываю рот, чтобы укусить до крови. Смешалась.

Из горла вырывается шипящий воздух, кусаю нижнюю

губу от проникающих розог, достигающих сердца.

Ненавижу реакцию тела. Ненавижу эту слабость. Ещё.

Давай ещё. Заслужил. Ты права. Вижу слезу, скатившуюся по твоей щеке. Не стою. Ублюдок.

«Открой рот», — воспоминания становятся

реальностью, стирая тебя. Приоткрываю глаза и

пытаюсь дышать. Не хочу. Должен.

— Открой рот, — требует голос, ударяя меня по лицу.

Голова дёргается, руки все поцарапаны от цепей, железо проникло в кровь. Отравило её или же

очистило... не знаю. Возтух стал жестче. Где ты?

Подчиняюсь. Всегда ему подчинялся. Знал, что будет

хуже. Почему забыл?

Во рту пепел, а губы сжигаются моментально.

Палёный аромат. Помню. Отвратительно. Тошнит. Все

горит огнём. До мяса. До души. Сжёг. Шипит внутри.

Жмурюсь. Пот с носа капает в рот, попадая на рану.

Соль растворяется, моментально принося боль, которую так ненавидел, так пытался забыть.

Отключаюсь. Но ни звука, запрещено. Будет

хуже...всегда будет хуже...если открою рот. Нельзя.

Облизываю языком рану, пытаюсь помочь ей немного

успокоить пульсацию. Горячая, края разорваны и

кровоточат. Металл в крови. Сознание уходит от меня.

Нет. Хочу ещё...

«Посмотри! Посмотри на меня! Останься со мной!», — твой крик наполняет голову, откинутую назад, и

открываю глаза, очнувшись из омута воспоминаний.

Лампы такие яркие. Ослепляют.

Дёргаюсь от нового удара. Твои руки. Крылья. Такие

мягкие. Любимые. Ласкаешь мои плечи, сжимаешь их, и я тону в твоём аромате. Опускаю голову и чувствую

тебя. Спасибо, крошка. Спасибо, что пришла.

Проникаешь глубже, притупляешь боль, накалившую

все тело. Не могу двинуть губами. Атрофировались.

Хочу поцеловать тебя. А ты обнимаешь меня.

Плачешь. Молишь о том, чтобы не ходил...куда мне не

идти? Что мне делать? Для тебя все, что угодно. Не

плачь, не надо. Обнимай меня, вот так. Спасибо.

Гладишь мои волосы, не даёшь мне дёргаться

сильнее, перенимаешь все из меня. Любимая. Не

успел. Хотел. Боялся. Знаю теперь, что намного

важнее для меня. Любимая. Даже в голове это звучит

красиво, как твоё имя. Мишель.

Хриплю, вися на цепях, а удары сыпятся. Должен.

Помню. Все помню. Его и тебя.

«Ник! Для меня ты, Ник!», — кричишь снова и снова, и

я улыбаюсь этому. Да, крошка, для тебя. Только для

тебя. Он звал меня так...Никки...Ник...но

ты...иначе...другая...моя.

Чувствую, как кожа разрезается под ударами. Кровь на

губах и ты. Ты продолжаешь обнимать меня, забирая

мою боль.

Уйди. Прошу уйди. Тебе не должно быть так больно. Я

не хотел. Не хотел...честно.

«Ублюдок, щенок! Ещё раз попробуй освободить руки!

Изуродую сестру! Понял? Сукин сын! Вот такая моя

любовь! Вот она! Зря ты это затеял!» — отец бьёт

меня скалкой, куда попадёт. Голова шумит, меня рвёт

от боли, но я молчу. Ни звука. Отползаю от

него...спрятаться бы...нельзя. Дрожу так сильно. Не

должен был говорить ему, что люблю его, что верю в

него, что прошу прекратить это. Ненавижу эту любовь.

А я не умею иначе. Мой папа...он убьет меня. Никакой

любви. Отключаюсь...нельзя...тронет их...хотя бы их

буду любить...им буду нужен...