Елена Арсеньева - Год длиною в жизнь

– Просто решила сначала побывать у вас.

Павел взглянул исподлобья и улыбнулся безразлично.

Гостья что-то крутила, он это прекрасно понимал. Но он также понимал, что Рита не скажет ничего, если спрашивать впрямую. Ладно, пусть поиграет в свои игры. Рано или поздно все откроется.

– Здесь экзотическая для вас обстановка, – усмехнулся Павел. – А Марина Ивановна – экзотический человек. По натуре своей, я имею в виду. У нее очень много тайн, которые она всю жизнь хранила-хранила, а потом вдруг решила на свет Божий выставить.

– В Х. у меня совершенно случайно оказался очень интересный гид, – сказала Марина. – Я села в такси, и оказалось, что шофер – его зовут Макар Семенович – сосед вашей матушки.

– Дядя Макар? Ничего себе. Вот тесен мир!

– Правда тесен, – кивнула Рита. – Сто раз в этом убеждалась и, наверное, еще не раз найду подтверждение.

– Дядя Макар – пожалуй, единственный человек, кому Марина Ивановна позволила заглянуть в свои писания. По его словам, она пишет не столько о событиях своей жизни, сколько о том, что ей доводилось наблюдать, с попыткой осмысления всего. Макар Семенович человек очень непростой. Очень многое в жизни повидал, многое перестрадал. Он Марину Ивановну попытался остановить, но таких, как она, может остановить только пуля в лоб. И она будет мчаться по жизни – по своей жизни, по жизням других людей – до тех пор, пока не словит эту пулю.

– Слушайте, – изумленно сказала Рита, – у меня такое ощущение, будто вы говорите о каком-то совершенно постороннем и не слишком-то знакомом мне человеке. Конечно, мы с Мариной Ивановной незнакомы, я ее никогда не видела, но очень много о ней слышала от мамы. Страдание, смирение, деликатность, молчаливость – вот слова, которые приходили мне на ум во время ее рассказов. А из ваших слов…

– Может, хватит нам в доме сидеть? – перебил Павел. – Пойдемте прогуляемся. Мне все равно нужно на метеостанцию – пробы помочь взять. Галина, моя знакомая, метеоролог, приболела, просила помочь.

– А что за пробы? – с любопытством спросила Рита.

– Пробы воды в реке. Их нужно обязательно брать дважды в день. И замеры глубины делать.

– Зачем?

– Да черт его знает, – пожал плечами Павел. – Так положено. Впрочем, знает не только черт, но и «Наставление гидрометеорологическим станциям и постам». На таких бурных речках, как Олка, наблюдатель должен быть постоянно. Тут везде по округе разбросаны посты, но там работа идет только летом. Зимой речки подо льдом спят, какой в них интерес? Олка же – очень коварная особа. Иногда лед на ней зимой начинает пучить, это значит – жди весенних заторов и паводка. Летом может вроде ни с того ни с сего увеличиться скорость течения. Это тоже плохой признак. Если в воде повышенное содержание мути, значит, река заиграла, взбурлила. К Олке относятся чуть ли не с большим пиететом, чем к Амуру. Он отсюда в нескольких верстах, течет себе да течет, а Олка – под боком. Именно с ее верховьев десяток лет назад пришло наводнение, уничтожившее весь Олкан. Обратите внимание – здесь нет старых домов.

Рита огляделась. Они шли очень широкой улицей, застроенной невзрачными избами, причем поставленными в самом причудливом порядке: улица извивалась так, словно ее прокладывал человек, бывший не в ладу с ногами. На Ритин взгляд, эти деревянные, неуклюжие дома были очень старые: серые бревна, серые дощатые крыши… Потом она поняла: дело в том, что все они не покрашены, их беспощадно бьют дождь, снег, ветер.

Она с любопытством заглядывала за невысокие, щелястые заборы, втихомолку дивясь царившему вокруг убожеству. Города в России поинтересней, побогаче. Деревни же, такое ощущение, живут, туго затянув пояса.

– Чем здесь заняты люди? – спросила она.

– Да кто чем. В леспромхозе, на метеостанции работают, иные своим хозяйством живут. Многие тут остались с тех времен, как сосланы были на поселение. Прижились и не хотят возвращаться на «большую землю». Вроде меня, например. Слышали небось такой факт из моей биографии? Да я его и не скрываю.

– Слушайте, вот вы работаете кочегаром… – сказала Рита. – Объясните ради Бога, зачем нужно топить печи на станции, где никого нет, да к тому же летом?

Павел посмотрел на нее хитровато:

– Тайна сия велика есть! Таких тайн в нашем тридевятом королевстве не счесть. Если вы были в зале ожидания, могли видеть, что в нем выбиты стекла. Выходит, я старательно отапливаю окружающую природу, но ничего против этого не имею, иначе мне просто не на что будет жить. Подработка на метеостанции почти ничего не дает. В леспромхозе я тоже числюсь кочегаром, но там хотя бы стекла в конторе вставлены… А вот и метеостанция. Погодите, я за бутылками для проб и инструментами для замеров зайду – и пойдем на реку.

Метеостанция оказалась таким же невзрачным строением, как и все остальные, только длинным, с десятком окон. Очевидно, здесь и жили, и работали: поодаль торчали горбыли с натянутыми меж ними веревками, на которых полоскались простыни и полотенца. Рита подошла было поближе, но из окна, распахнутого настежь, вдруг донесся ужасный запах. Рита мгновенно его узнала: имела счастье обонять в Энске. Продукт назывался вроде растительное сало и стоил весьма дешево, наверное, именно поэтому на нем любили готовить русские женщины. От этого запаха хотелось сразу повеситься, а сейчас еще и затошнило.

Рита зажала рот ладонью и проворно кинулась под горку, подальше от жилья. Мысль о капустном рассоле мелькнула как спасение. Она встала так, чтобы пахнущий водой, солнцем, листвой ветер дул в лицо и уносил прогорклую вонь.

«А ведь «Le onde aujourd’hui», очень может быть, заинтересовалась бы очерком об экзотической метеостанции в самых дебрях приамурской тайги, – мрачно подумала Рита. – Конечно, заинтересовалась бы! Но все равно туда не пойду. И вообще, у меня не служебная поездка, а частная, я в отпуске! Конечно, недурно было бы привезти заодно эффектные материалы, но… если так складываются обстоятельства… если я вдруг заболела…»

Рита опустила голову, разглядывая зеленую мураву, испещренную розовыми звездочками дикой гвоздики. Махнула над ухом, отгоняя навязчивого комара.

Какая-то странная болезнь к ней привязалась. Раньше желудок был покрепче. Она была в Марокко, Тунисе, Греции, но спокойно ела местную еду, более чем экзотическую. Как странно, что здесь, в России, где кухня отнюдь не отличается разнообразием и экзотикой, ее так скрутило… Впрочем, одно экзотическое блюдо она все-таки попробовала сегодня – вареные головы горбуши. А пшенная каша и капустный рассол? С точки зрения французских гастрономов, экзотика не меньшая, чем кускус и маринованное мясо акулы. А между тем ни кускус, ни акулятина…