Бертрис Смолл - Вспомни меня, любовь

Король неумело завозился с лифом ее платья и, наконец распахнув его, начал привычными движениями ласкать ее груди. Затем одна из его рук скользнула под подол ее платья и, раздвинув ноги, добралась до цели.

— А тебе это нравится? — хмыкнул король. Его палец все энергичнее трудился над ее маленьким сокровищем.

Изогнувшись, королева высвободила из одежды предмет мужской гордости своего супруга. Поудобнее устроившись лицом к нему, она приняла его в себя.

— А это вам по вкусу, милорд? — прошептала Кэт, начиная скачку.

— Сейчас я помечу тебя! — прохрипел король, вонзая пальцы в мякоть ее ягодиц.

— Да, да! — простонала она. — Да! Пометь меня! Сделай меня своей собственностью, Генрих Тюдор!

Она двигалась все быстрее и быстрее, пока оба не достигли наконец финальной вспышки.

— Ах! — застонала Кэт, чувствуя, как его соки заполняют ее. — Ах, Генри!

Может быть, сейчас они зачали дитя, мечтал король, молясь, чтобы это было так. Он жаждет получить ребенка от этой прелестной полудевочки-полуженщины, его жены, которую так любит. И за что только привалило ему на старости лет такое счастье?

— Вы не забудете, что обещали мне, милорд? — отдышавшись, нежно промурлыкала Кэт. — Вы прикажете графу и графине Марч сопровождать нас во время летней поездки по стране? — Она поцеловала его в ухо.

— Не забуду, Кэт, — заверил ее король. Черт, благодаря этой маленькой пушистой лисичке он снова чувствует себя юношей. Найдя губы Кэт, он утонул в ее поцелуях.

Король был болен. Даже в добром здравии он отличался тяжелым характером, а уж когда болел, становился невыносимым. Нога, не беспокоившая его в течение нескольких месяцев, вдруг резко напомнила о себе. Рана, через которую происходил отток гноя, неожиданно закрылась, нога воспалилась и распухла. Короля лихорадило. Он отказывался выполнять указания врачей, только позволил им вновь открыть выход гною.

— Вам нужно как можно больше пить, ваше величество, чтобы избавиться от жара, — строго сказал доктор Бате.

Главный лекарь короля, он лучше других знал, как следует обращаться со своим пациентом.

— Разве мало я пью вина и эля? — проворчал король.

— Я уже говорил вам, ваше величество, что эль не следует пить вообще, а вино нужно хорошенько разбавлять водой, — терпеливо напомнил доктор. — Мы очень рекомендуем вам отвар из лечебных трав, смешанный со светлым девонским сидром. Он и облегчит боль, и снизит жар.

Король брезгливо сморщился.

— Этот ваш отвар воняет мочой, — капризно пробурчал он. Доктор Бате сдерживался с трудом. Безусловно, король — самый ужасный пациент, который когда-либо встречался врачу.

— Я могу только смиренно умолять ваше величество преодолеть ребяческое отношение к лечению. Чем дольше вы будете болеть, тем больше ослабеете. Вам будет очень-очень трудно восстановить прежнюю силу. Боюсь, королева очень разочаруется, если вы не вернетесь к ней, удесятерив свою силу. Тогда вы не сможете выполнить своих обязательств перед Англией.

Доктор Бате выразился более чем ясно. Король, еще больше раздражившийся от сознания правоты собеседника, насупившись, смотрел на врача.

— Я обдумаю ваш совет, — угрюмо процедил Генрих. До чего же он ненавидит, когда ему указывают: делай то-то и то-то! Но сейчас, надо признать, он чувствует себя, как в аду на сковороде. Король даже отослал от себя Кэтрин — не хотел, чтобы она видела его в таком плачевном состоянии. Он выглядит таким старым. Ежедневно в шесть вечера Генрих посылал к королеве мастера Хенеджа с любовными записками и новостями. Одно по крайней мере было хорошо: король почти ничего не ел и стремительно терял вес.

Прошлым летом, перед женитьбой, с него снимали мерку для свадебного наряда. Король ошеломился, услыхав; ‹Талия — пятьдесят четыре дюйма›. Этого не может быть! Как дурак, он потребовал повторить измерение, только для того, чтобы вновь услышать: ‹Талия — пятьдесят четыре дюйма, грудь — пятьдесят семь дюймов›. Кошмар!

После свадьбы король всерьез занялся физическими упражнениями и вскоре, к своему удовольствию, заметил, как из-под слоя жира, которым он оброс за последние годы, начали появляться мускулы. Он сел на диету, и результаты не замедлили сказаться. Теперь болезнь отчасти способствовала его стремлению похудеть, однако Генрих никак не хотел, чтобы из-за этого пострадала его потенция. Король начал пить предложенные доктором отвары и сразу же почувствовал себя лучше, что, как ни странно, еще больше усугубило его раздражение.

Король пребывал в ужасном настроении. Он подозревал придворных во всяческих кознях против своей особы. Все они только и думают, как бы использовать его в своих целях, и весь его неблагодарный народ не лучше. Генрих издал указ о повышении налогов. Вот это будет им наука! Король вспомнил Томаса Кромвеля. Добрый, преданный старина Кром!

— Самый верный, самый преданный из слуг, которые когда-либо были у меня, — частенько вздыхал король. — Почему же теперь его нет возле меня? Я скажу вам почему! — зловеще гремел он, и дрожащие придворные начинали переминаться с ноги на ногу. — Потому что моего верного и стойкого старого Крома невинно оклеветали!

Снова и снова король обвинял всех и вся в своих собственных ошибках. Он беспрерывно хныкал от жалости к самому себе. Никто не осмеливался ни словом возразить ему, о чем бы ни шла речь. Прошло уже почти десять дней, как король не виделся со своей женушкой, а он все еще не был готов к встрече с ней.

Королева скучала. Сидя в окружении придворных дам, она вышивала свой девиз на квадратном куске парчи под увенчанной короной розой. После завершения вышивку поместят в серебряную раму и подарят королю. В качестве девиза Кэтрин выбрала слова: ‹Non autre volonte que la sienne›, что означало:

«Ничья воля, только его›. От этой утомительной, кропотливой работы королева устала. Кэтрин украдкой окинула взглядом своих дам. Леди Маргарет Дуглас, герцогиня Ричмондская, графиня Рутланд, леди Рочфорд, Эджкомб, Бэйнтон. Все те же старые, надоевшие лица. Когда она выходила замуж, герцог Норфолк перечислил, кого из дам он хотел бы видеть в ее свите. Это были милые и приятные женщины, но… все те же привычные немолодые лица. Кэтрин сказала Генриху, что желает включить в штат свою тупую мачеху Маргарет Говард, леди Клинтон; леди Арундел, с которой она вообще-то была в натянутых отношениях; леди Кромвель, сестру покойной королевы Джейн, невестку Томаса Кромвеля, а также госпожу Стонор, до последней минуты остававшуюся в Тауэре с ее кузиной Анной Болейн. Вот уж воистину веселенькая компаньонка, усмехнулась Кэт, вспомнив о ней. Мелькали и другие, но все дамы не отличались ни молодостью, ни весельем, ни умом.