Бертрис Смолл - Царица Пальмиры

— Я не беременна, сенатор, — спокойно сказала Зенобия.

— Это вы так говорите! Однако я присутствовал в храме Непобедимого Солнца в ночь совершения обряда. В ту ночь император был словно жеребец. Он действительно стал богом! А вы — богиней! Даже я вижу это!

Хостилий облизал в возбуждении губы и продолжал:

— Все женщины, все до одной, которых он взял в ту ночь, зачали ребенка, а вы говорите, что не беременны! Я не поверю в это, пока доктор не подтвердит, что это так!

— Те женщины совокуплялись с другими мужчинами на той бесстыдной оргии, а не только с императором, — огрызнулась Зенобия. — Аврелиан не способен произвести ребенка! Его собственная жена утверждает это!

Вдруг в ее голове пронеслась жуткая мысль.

— А что случилось с теми женщинами, которых Аврелиан взял в ту ночь? — спросила она.

— Они мертвы! — ответил он. — Все мертвы! Мы не позволим, чтобы отродье Аврелиана вернулось, чтобы преследовать нас!

— О боги! Да вы все с ума сошли! — прошептала она. В этот момент вернулся доктор вместе с тюремщиком и необходимыми вещами. Пока тюремщик устанавливал в камере дополнительные светильники, доктор поставил на полку в нише таз с теплой водой и вымыл руки.

— Вам придется раздеться, ваше величество, — сказал он извиняющимся тоном и набросился на стоявшего с открытым ртом тюремщика:

— Вон! Вон, ты, паразит! Тебе здесь нечего смотреть! Тюремщик поспешно выбежал и захлопнул за собой дверь.

— А он обязательно должен присутствовать? — спросила Зенобия, взглянув на Хостилия.

— Я остаюсь по приказу сената, чтобы этот человек не солгал.

Цельс возмутился.

— Что? У меня репутация честного человека. Валериан Хостилий!

— Как бы там ни было, я остаюсь по распоряжению сената, — последовал напыщенный ответ. Цельс взглянул на Зенобию.

— Мне очень жаль, ваше величество. Я никогда прежде не осматривал пациентку при таких обстоятельствах и прошу у вас прощения.

Она сочувственно кивнула ему и сказала:

— Что я должна сделать?

— Когда разденетесь, лягте, пожалуйста, на солому вот тут. Не обращая внимания на Хостилия, Зенобия сняла одежду и положила ее на пол, на солому. Теперь она почувствовала, как холодно в камере, и непроизвольно задрожала. Взгляд врача выражал сочувствие.

Врач ощупал ее живот, осмотрел груди. Потом, с бесконечными предосторожностями, чтобы не причинить ей боль, исследовал ее изнутри. Наконец, удовлетворенный, Цельс поднялся с пола и, снова вымыв руки, сказал:

— Царица Зенобия не беременна, сенатор. Я подам рапорт об этом сенату в письменном виде, но вы можете сообщить им, что она абсолютно не беременна.

Зенобия села. Голова у нее немного кружилась.

— Значит, теперь меня могут освободить?

— Если только у сената нет других оснований, чтобы содержать вас под стражей, ваше величество, я не вижу причин, почему бы не освободить вас прямо сейчас.

И он взглянул на Хостилия.

— Вы не наделены правом принимать официальные решения, доктор. Вы выполнили свои обязанности, а теперь уходите!

Зенобия с усилием поднялась на ноги. Интуиция подсказала, что ей грозит опасность.

Цельс бросил быстрый взгляд на Хостилия и сказал:

— Я подожду вас, сенатор. Мы пришли вместе, вместе и уйдем.

Хостилий бросил на него яростный взгляд, но, очевидно, смирился и пробормотал:

— Хорошо, я готов. Цельс поклонился Зенобии.

— Ваше величество, я снова прошу у вас прощения за причиненные неудобства.

Ее глаза выказали ему благодарность, прежде чем он повернулся и вышел из камеры вместе с сенатором. Зенобия медленно оделась, а потом села и стала ожидать освобождения. Дополнительные светильники, которые принес тюремщик, заливали мрачную камеру веселым светом и даже немного согрели холодный воздух. Время ползло медленно. Она начала тихонько напевать, пытаясь взбодриться.

Вдруг дверь камеры со скрипом распахнулась, и Зенобия поймала себя на мысли, что не слышала звука ключа. Она поднялась на ноги и лицом к лицу столкнулась с Хостилием. Он грязно улыбнулся ей.

— Вы уже думали, что избавились от меня, не так ли? — сказал он, с вожделением глядя на нее.

Дверь закрылась за ним. Теперь она услышала, как ключ поворачивался в замке.

— Чего вы хотите, сенатор? — спросила она, сохраняя спокойствие в голосе.

— Вы преследуете меня! — сказал Хостилий. — После той ночи в храме Непобедимого Солнца, когда я увидел, как вы прекрасны и страстны, я желаю вас! Вскоре Аврелиан будет мертв. Заговор разработан, заговорщики готовы. Это только вопрос времени, и он будет мертв! Вам понадобится новый покровитель, Зенобия! Вам нужен могущественный человек, который станет заботиться о вас. Империя может быть жестокой к своим пленникам, но если вы примете мое покровительство, я осыплю вас богатством!

Зенобия уставилась на сенатора в искреннем изумлении и засмеялась. Ее смех разрывал тяжелую тишину тюремной камеры и эхом отдавался от одной стены к другой. Хостилий посмотрел на нее с удивлением, а потом стал красным от гнева. Но прежде чем он успел заговорить, она овладела собой и заявила:

— Вы, должно быть, смеетесь надо мной. Валериан Хостилий. Я — Зенобия, царица Пальмиры, а не какая-нибудь дорогая куртизанка, которую можно купить.

— Вы — пленница империи и шлюха Аврелиана! — напомнил он ей.

— Я в самом деле пленница империи, — вскинулась она в ответ, — но если императора свергнут, то мне больше не придется быть его шлюхой, и, уж конечно, я не стану и вашей!

— Я хочу вас!

Он двинулся к ней, и неистовство его страсти ясно читалось в его глазах и движениях.

Ее взгляд окинул крошечную камеру в поисках чего-нибудь, чем она могла бы защитить себя. Теперь засмеялся Хостилий, увидев, в каком трудном положении она оказалась.

— Если вы причините мне вред, я пожалуюсь сенату! — угрожала она. — Тюремщик опознает вас, Хостилий, и доктор тоже разгадал ваши намерения.

— Тюремщику хорошо заплатили, чтобы он не раскрывал рта, а Цельс не видел, как я возвращался.

Он протянул к ней руки; она отпрянула и прижалась к стене. Он усмехнулся. Ее сопротивление приводило его в восторг.

— Ну, идите же сюда, — вкрадчиво произнес он. — Я не обижу вас! Говорят, я хороший любовник, а вы не девушка, чтобы стесняться меня.

Она в ужасе взглянула на него. Отвратительный маленький человек, с лысеющей головой, покрытой редкими черными волосами, жирный слизняк с короткими толстыми руками. Он такой белый, что казался почти бескровным.

— Ты снимешь одежду! — сказал он тихим голосом, который звучал угрожающе.

— Нет!

Вдруг из складок своей одежды он извлек маленький собачий хлыст.

— Я очень искусно владею им, — сказал он, помахивая хлыстом в опасной близости от ее лица. — Я могу выбить тебе глаз, если пожелаю!