Жюльетта Бенцони - Изгнанник

В самом начале года, к всеобщему удивлению, он решил оставить свое обычное и в высшей степени прибыльное занятие и вернуться к своим прежним обязанностям комиссара в камерах, что не приносило ему никакого дохода. И 19 января супруги Симон покинули свое жилье в Башне и переселились в маленькую квартирку во внутреннем дворе Тампля.

– Переезд Марии-Жанны Симон оказался своего рода событием, – рассказывал бальи. – Несмотря на свою астму и исключительную дородность, она целый день сновала вверх и вниз, чтобы уследить за своими пожитками, кучей сваленными в тележку, ожидавшую ее на заснеженном дворе. Казалось, она была счастлива от того, что уезжает, хотя ей пришлось расстаться с ребенком, которого она, судя по всему, любила. Без сомнения, ради того, чтобы его утешить, накануне была прислана большая лошадь, сделанная из дерева и картона. Внутри нее находился спящий мальчик, своим сложением, некоторыми чертами лица и прической немного напоминающий принца. Четверо солдат подняли лошадь и пронесли мимо комиссара охраны. Было девять часов вечера. Спустился густой туман и сильно похолодало, когда тележка с пожитками Симонов проследовала мимо караула и поехала на новую квартиру… где мы их и поджидали. Они привезли с собой ту самую деревянную лошадь, которой молодой «Капет» якобы испугался. На рассвете мы покинули Париж в повозке, перевозящей бочки. Мы направлялись в дом к нашим друзьям, имена которых, вы потом поймете – почему, я бы хотел не называть. Другие места, где мы могли сменить лошадей, были расположены…

– Но ребенок, которого вы оставили в Башне, мог воспротивиться, все рассказать, пожаловаться, наконец?

– Возможно, и так. Даже скорее всего! Уловка не могла долго оставаться нераскрытой. Тем не менее я не думаю, что именно это послужило причиной ареста Агнес. В последнее время она проживала у меня в Тампле, но за три-четыре дня до событий нам показалось – и ей, и мне, – что над нашей квартирой установлено наблюдение. Вот почему я пытался помешать ей туда вернуться в ту знаменитую ночь, но она ничего не хотела слушать: ей необходимо было найти Габриэля…

– Ее чувства можно понять – она с детства была к нему привязана. Но вы сказали, что она жила в вашей квартире только последние несколько недель? А где же она устроилась, когда только приехала в Париж?

– На улице Лилль у мадам Аткинс, которой я ее представил. Они обе поняли друг друга с первого взгляда. Усердие Агнес в деле защиты идей роялистов понравилось этой знатной даме, и я не стану скрывать, что мысль привезти короля именно сюда родилась там, между двумя чашками чая. Но только, когда в прошлом сентябре Конвент принял закон, предписывающий рассматривать англичан, проживающих во Франции, как заложников, Шарлотта Аткинс была вынуждена уехать в Швейцарию. Ваша жена не захотела последовать за ней и переехала ко мне… От всего сердца надеюсь, что адвокат Кормье сможет уберечь ее от дурных последствий. К тому же я не думаю, что у них есть хоть сколько-нибудь серьезные обвинения в ее адрес, которые ей можно предъявить: она не замешана ни в чем, она только носила записки, делала визиты…– Вы считаете все это несерьезным? Вы должны бы сказать, что все это смертельно, бальи! В чем заключаются преступления тех, кто каждый день умирает под ножом гильотины?..

Итак, в тот вечер Гийом ничего не записал в своем дневнике, а лишь много размышлял. Но не о том, что выпало на его долю, а об Агнес. Несмотря на то, что отдаляло их друг от друга, несмотря на западню, в которой они очутились, несмотря на бездну равнодушия, которая из-за времени и расстояния между ними, казалось, углублялась еще больше, несмотря на все это, ему невыносима была мысль о том, что жена его попала в опасное положение, а он бездействует. Если ей вдруг суждено умереть, а он не попытается хоть как-то ее спасти, он никогда не сможет оправдаться перед самим собой…

Закрыв свой дневник, Гийом бережно убрал его, взял чистый лист бумаги и принялся составлять для Потантена длинный список необходимых дел, указаний и рекомендаций, касающихся ведения хозяйства по дому, своих личных дел, а также детей и гостей; Затем он написал письмо для бальи, с тем чтобы его ему передали после отъезда. Закончив эти дела, он решил, что теперь можно и отдохнуть, устроился в своем любимом старом кресле и попытался уснуть.

Ранним утром перед восходом солнца именно Потантен случайно разбудил его, решив посмотреть, почему в такой час горит свет в библиотеке.

– А я и не собирался ложиться спать, – сказал Тремэн как бы в оправдание, – Мне надо было поразмыслить кое о чем перед отъездом.

– Я слишком хорошо вас знаю, чтобы спрашивать, куда вы собрались. По правде сказать, я ожидал этого решения. Точнее, я его боялся…

– Только ты и понимаешь меня, Потантен. Агнес остается моей женой, поэтому, если она оказалась в опасности, мой долг помочь ей.

– Конечно! Но хотя бы не поезжайте туда один! Вы должны попросить доктора Аннеброна сопровождать вас…

– Боже мой! С какой стати?

Мажордом уверенно взглянул в глаза Тремэну, хотя его голубые глаза оставались печальными:

– Вы так же хорошо, как и я, все понимаете. После отъезда мадам Агнес он весь извелся. Тем более что вам понадобятся документы на въезд и выезд, которые вам не дадут в Валони. А он – доктор, ему не откажут, поэтому вам стоит объединиться с ним.

– Ну да, ты как всегда прав! – заметил Гийом с улыбкой.– А теперь поднимись, пожалуйста, к мадемуазель Анн-Мари и спроси ее, можно ли мне прямо сейчас к ней зайти. Я знаю, что она не спит. Потом ты приведешь к ней мадам Белек: я хочу перед отъездом вам троим кое-что сказать. Затем приготовь мой багаж в дорогу: подыщи самую простую и поношенную одежду. Когда ты сказал мне об Аннеброне, у меня родилась хорошая идея…

Мадемуазель Леусуа и в самом деле не спала. В своей большой кровати она скорее сидела, чем лежала, укутав спину и голову белой теплой шалью и обложившись многочисленными подушечками, наблюдая, как начинается утро, и монотонно перебирая пальцами четки.

С тех пор как мадемуазель Леусуа поселилась в Тринадцати Ветрах, она ни разу не покинула своей комнаты. Но не только ее здоровье, подорванное этой варварской выходкой, которой она подверглась, было тому причиной. Просто она не хотела показываться на глаза людям до тех пор, пока ее волосы не отрастут до нормальной длины, чтобы можно было с достоинством надеть высокий нормандский чепец, который она всегда гордо носила. Ее запоздалое кокетство забавляло Гийома, он предлагал ей парик, но она отказалась от него. Тремэн предполагал, что она проводит свои дни за рукоделием. Мадемуазель Леусуа и в самом деле вязала, молилась и много читала. Лишь Клеманс, Потантен и Тремэн могли заходить к ней. Для других, и особенно для детей, которых она боялась из-за их возможных расспросов, она была«просто больна. Правда, это ей не мешало быть в курсе всех событий не только в доме, но и в окрестностях.